так говорят, а ты им не верь, – успокаивал Тихон Петрович неопытную, в страхе Божием воспитанную девушку.
Она замолчала и снова заплакала.
Егор Назарыч подгонял коней, не давая им передохнуть, и поминутно оглядывался на жениха с невестой. Главной заботой его было – как бы-нибудь развеселить Степаниду. Проехав вёрст двенадцать, он придержал лошадей, вынул из-за пазухи тулупа трубочку с кисетом и сказал:
– Тихон Петрович, пусть лошадки-то маленько вздохнут, а я табачку покурю.
– Можно, отчего же, покури, да подгоняй.
– Теперь успеем, бояться нечего.
– Гляди, как бы погони за нами не было.
– Гонись, пожалуй, что из этого?
– Остановят, да назад воротят, вот что с нами может случиться.
– Теперь поздно, – навострив уши, как бы прислушиваясь к чему, отвечал тот, набивая свою трубочку.
– А это кто с нами едет? – тихо спросила Степанида у своего друга.
– Ты разве его не узнала?
– Как знать мне? – оглядывая кучера, сказала она.
– Он твой знакомый, чаем ты его ещё угощала.
– Да кто же он? Скажи, не томи меня.
– Урядник, небось, помнишь?
– Неужто это он?
– Он, он, моя голубушка, – осыпая девушку поцелуями, говорил Тихон Петрович.
– Зачем же он переоделся?
– Так нужно, моя милая: он больше не урядник, а мой приказчик и друг задушевный.
– Да-с, моя красавица, он верно говорит, – сказал Егор Назарыч, обратившись лицом к седокам.
– А я тебя и не узнала.
– Ночь, потому и не разглядела. А какая ночка-то, чудо? – выразился бывший урядник.
– Страшно только, что мы по лесу едем, – прошептала Степанида.
Егор Назарыч быстро докурил трубочку, подобрал вожжи, тряхнул ими, и кони, отдохнув, снова понеслись стрелой по гладкой дорожке, закидывая снегом из-под копыт сидевших в санях.
– Не холодно ли тебе, моя голубушка? – спросил жених у своей невесты.
– Нет, так, что-то дрожь берёт, – отвечала она.
– Дай, я тебя тулупом прикрою.
– Зачем же, не надо, мне и так стыдно.
– Ну, ничего, теплее будет, – прикрывая её полой своей шубы, сказал ей на ушко Тихон Петрович, чтобы не стыдить девушку перед своим приятелем.
А тот не стал обращать на них внимания, видя, что Степанида обошлась, а только покрикивал на лошадок и подстёгивал их слегка кнутиком. «Эх, вы, родные, выручайте», – слышались по лесу слова его.
– Далеко ли нам ехать, и куда ты меня везёшь? – спрашивала Степанида у Тихона Петровича.
– Близко, в свой дом тебя везу, у меня он хороший, будешь в нем хозяйкой, кралечка моя, – отвечал тот, прижимая её к груди своей.
– Завезёшь ты меня и бросишь?
– Напрасно ты так думаешь обо мне, я поклялся быть твоим навеки и верь мне, что ты дороже мне всего на свете.
В таких разговорах время всё шло, да шло, На утренней зорьке лошадки выбрались из лесу, Егор Назарыч дал им свободу, и они пошли шажком.
– Вот и приехали! –