фигура подчеркнута элегантным строгим платьем, – рассказывала Нами Микоян, жена одного из заместителей Фурцевой. – Русые волосы волнисто обрамляли лоб, высокий шиньон возвышался на затылке. (Эту прическу потом делали многие работавшие в номенклатуре «дамы», из-за чего их, посмеиваясь, называли «Фурцева для бедных».)
Екатерина Алексеевна всегда была подтянута, строго, со вкусом одета, красиво причесана. Около ее рабочего кабинета находилась маленькая комната, где стоял шкаф с ее платьями и со всем, что необходимо для вечерних мероприятий».
Одежде она всегда придавала особое значение. Маргарита Ивановна Рудомино, которая много лет руководила Всесоюзной государственной библиотекой иностранной литературы, писала в мемуарах, что у нее не сложились отношения с министром культуры. Маргарита Ивановна знала причину:
«Как-то во время войны я пришла к ней на прием. Она тогда еще была секретарем Фрунзенского райкома партии. Не могу забыть, как она была удивлена и раздосадована, увидев на мне такое же платье, как и на ней.
Оказалось, что мы одевались у одной портнихи – знаменитой тогда Александры Сергеевны Ляминой, с которой меня связывала многолетняя дружба. Я улыбнулась, а Фурцева разозлилась. И с тех пор относилась ко мне настороженно, почти враждебно».
К услугам министра были любые портные и ателье управления делами Совета министров на Кутузовском проспекте, но там привыкли обшивать сановных дам, не столько следивших за модой, сколько старавшихся соответствовать консервативным вкусам своих мужей.
Фурцеву выручали поездки за границу. Они имели прежде всего экономический смысл – можно было купить то, чего на территории Советского Союза вовсе не существовало. Но министерских командировочных не хватало не то, чтобы приодеться и обновить гардероб. Екатерина Алексеевна, по словам выдающейся певицы Галины Павловны Вишневской, охотно принимала подношения от артистов, которые выступали за рубежом:
«Предпочитала брать валютой, что могу засвидетельствовать сама: в Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку четыреста долларов – весь мой гонорар за сорок дней гастролей, так как получала, как и все артисты театра, десять долларов в день.
Просто дала ей взятку, чтобы выпускали меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения вся испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала:
– Спасибо…»
Фурцева подружилась с Надей Леже, русской женщиной, вдовой французского художника Фернана Леже. Опытная Надя Леже никогда не приезжала в Москву с пустыми руками.
«Надиными стараниями, – вспоминала Галина Ерофеева, жена известного советского дипломата, – Фурцева стала появляться на приемах в вечерних туалетах от парижских «кутюрье» со всеми соответствующими туалетам аксессуарами и выглядела ослепительно, о чем могу свидетельствовать лично.
Сергей Иосифович Юткевич не без возмущения и со злой иронией рассказал нам, как Надя Леже привезла ему на вокзал