не бросаю невзначай.
Трудягой я, конечно, не считаюсь
Но все ж не окончательный лентяй.
Не рыба я, возможно, и не мясо,
Хотя с какой вот стороны смотреть,
Во мне есть положительного масса
И отрицательного тоже много есть.
Я сам в себе давно уже копаюсь,
И накопал я только лишь одно:
Я в этой жизни просто закаляюсь
Как будто в проруби купаюсь… и давно.
Философский подход
Душою чист я как стекло
Но тело малость подвело.
Душа на подвиги зовет,
А тело все же отстает.
В душе хочу я полетать,
А телу хочется поспать.
В душе я храм хочу возвесть,
Урчит живот – пора поесть.
Готов поститься я века,
Но к рюмке тянется рука.
В душе кляну разврат и блуд,
А ноги к девочкам несут
Хочу весь мир благословлять —
Язык, напротив, – всех послать.
Душой я ангел! – Как назло,
Вот с телом мне не повезло.
В последней самооценке есть элемент отмежевания от содеянного – всегда можно оправдать себя, переложив ответственность на высшие силы. Еще один пример из этой серии:
На дело я свой час хотел потратить, А вот Господь распорядился по-другому. Вот интересно: кто теперь заплатит
Час продремавшему, бездельнику такому?
К зрелым годам прекратил само-копание и поставил «глушилку» на букву «Я». Совсем от нее отказаться невозможно, но приглушить вполне:
Я пришел в этот мир
не понять для чего,
Ну а скоро уже уходить из него.
Как пришел дураком, так уйду им, пожалуй
Впрочем, вряд ли все это колышет кого.
Видимо зрелость в компании с мудростью подкатила к середине жизни. Помог Омар Хайям. Несколько лет находился под его обаянием, даже книгу о своем духовном родстве с ним написал «Хайям мой современник».
Кстати, восточные мудрецы утверждают: украшение мудрости – спокойствие. Вот и послушал их, спокойно посидел за рюмкой чая и понял, что не мне судить и ставить самому себе оценки:
Чем дальше я шагаю сквозь года,
Мне все труднее и трудней определиться, Хорош ли, плох? – я начинаю злиться
Придется ждать мне высшего суда.
Так писать нельзя
Когда я начинал писать, Интернета еще не было.
Илл 4. Древние инструменты
В то время оценкой таланта считалось публикация в каком-нибудь печатном издании районного или областного масштаба. Я попробовал, принес в редакцию свои вирши, но меня «отбрили»:
– Так писать нельзя!
– А как можно?
– Так как все.
Всеми я становиться не собирался и потому продолжал писать, так как нельзя. А ту первую неудачную попытку я потом немного приукрасил:
Пишу я очень много и красиво,
Не применяю ругань я и мат,
И,