(били всё мужья).
Лучшего, считаю, уж не будет,
И отъездилось уже, похоже, в Крым,
Как довяну, между нами, люди,
Улечу, как с белых яблонь дым.
Все поэты так вот тосковали
О былом – я тоже будь здоров.
Я хочу, чтоб все в округе знали,
Как страдает Васька Ковалёв!
Ну а некоторым обыденность слогосложения классиков не по по вкусу и потому они смело вносят свежую струю:
ГРЁБАНЫЙ СТИХ
Выполз нег на зелен луг.
Тихо лёг.
Полежал один денёк
и утёк.
Александр Левин, молодой программист
Выполз Грёб на белый свет,
тихо лёг,
полежал чуть-чуть,
затылок поскрёб.
Что-то в мире воздух стал
сыроват,
и народишко кругом
туповат.
Мимо Левин шёл
проведать куму,
и пригрёбся Грёб наш
сразу к нему:
– Саш, пошли-ка покорять
белый свет,
станешь враз и программист
и поэт.
Буду рифмы я тебе
пригребать…
А и вправду, что такого не взять?
Псевдонимчик прилепил ему – Нег
И галопом в стихотворный забег.
Строчки сразу же все стали лихи,
Жаль, негодными враз стали стихи.
В конце концов, переворошив всю эту разномастную кучу, я остановился на главном мотиве этих творцов. Не намного отличаясь от упомянутого в начале Васи, который заверял, что он здесь был, все они хотят увековечить своё имя.
Пределом мечтаний поэтов всех категорий является одно:
БЕССМЕРТИЕ
Кто должен умереть – умрёт.
Кто выживет – бессмертным будет.
И, если даже смерть придёт,
друзья за это не осудят.
Кто должен умереть, умрёт.
Не сомневайтесь, это будет с каждым,
Ко всем: кто ждёт её и кто не ждёт —
Костлявая заявится однажды.
Пусть кто-то попытается сбежать,
А кто свой дом на все запоры закрывает,
Но ей на все уловки те плевать,
Трусливых она, ох не уважает.
Вот то ли дело я, хотя не жду
В ближайшем будущем её прихода,
Средь смельчаков не в заднем я ряду,
Отвагу подарила мне природа.
Придёт, скажу: – Вот все мои грехи,
За них готов я понести и кару,
Зато какие я пишу стихи
Великолепные, прочти хотя бы пару.
Она взахлёб десяток их прочтёт
И где всплакнёт, а где-то улыбнётся,
И вся костлявость у неё уйдёт,
Она вдруг спелым яблочком нальётся.
А я скажу: – Вот я с тобой уйду,
Друзья меня, конечно, не осудят,
С трудом переживут эту беду,
Но что же