сложнее, чем нам малолеткам. Однако наступали выходные и она говорила, что надо бы устроить «грузинский вечер», так мы это и называли, и по воскресеньям у нас был вечер грузинской кухни. Мне очень хотелось быть полезной, ведь они, совершенно чужие мне люди, делали для меня в разы больше чем собственная мать.
Несмотря на внешнюю Наташкину непривлекательность, некрасивая подруга в нашей паре была я, хотя я была в разы симпатичнее ее. Как некрасивую подругу меня выставляла именно Наташа, ведь мать промыла ей мозг тем, что она очень даже ничего. А я, помня о том, что все женское во мне греховно всегда одевалась в спортивную или мешковатую одежду, скрывающую и руки и ноги даже летом. Я никогда не красилась, но это и не требовалось. Вероятно, мой отец был восточных кровей, потому что у меня были почти черные, темно-каштановые волосы, черные и густые брови и ресницы и смугловатая кожа, единственное, что мне досталось от совершенно славянской внешности мамы это зеленые глаза. Олег объяснил мне это с точки зрения генетики. Так как я была тихой и замкнутой, и в компании Наташкиных друзей больше молчала, чем говорила, на меня мало кто обращал внимание. По этим причинам я и была некрасивой подругой. Однажды Олег сказал мне, чтобы я не обижалась на Наташу, потому что та просто завидует мне, вот и выставляет меня не в лучшем свете. Еще сказал, чтобы я не вздумала сказать об этом тете Марине, так как у той случится удар. На самом деле у меня и мысли не было обижаться на Наташу, мне было комфортно в ее тени, потому что ко мне было минимум внимания. Но спустя буквально год Наташа резко изменилась. У нее вдруг выросла грудь и округлились бедра, черты лица ее сгладились и смягчились. Так как она умела хорошо одеваться, краситься, была общительной и умной, а теперь еще и довольно симпатичной, ее отношение ко мне изменилось. Теперь она пыталась надеть на меня юбку, причем покороче и блузки с вырезом поглубже. Говорила что я деревенская тютя и позорю ее. Вообще, мы с Наташей были скорее сестры, чем подруги, у нас было мало общих интересов и тем, но мы жили под одной крышей и помогали друг другу. Не все сестры подруги, и не все подруги сестры.
Наташе было четырнадцать лет, когда она впервые влюбилась. Любовь ее, как водится, была безответной. Она прямо как мать заламывала руки и театрально рыдала в подушку дивана в гостиной. Прибегала тетя Марина и успокаивала ее. Меня всегда поражала эта Наташкина потребность во внимании. После театральных объятий с матерью Наташа делала вид что ей полегчало, но по вечерам она закрывалась у себя в комнате и лежала в кровати укрывшись с головой одеялом. Я приходила в ее комнату, ложилась к ней в постель и обнимала. С самого детства внутри меня был какой-то маячок, который передавал мне чувства других людей. А когда я их обнимала, меня и вовсе накрывало чужими эмоциями. Именно поэтому я всегда понимала другого человека, потому что чувствовала его эмоции кожей. Наташа прижималась ко мне и тихо плакала. Я не знала что