рассматривать мрачный символизм, рассыпанный здесь повсюду, мы сосредоточимся на цифрах. Поверьте, здесь тоже найдётся масса любопытного: площадь аэропорта составляет 33,457 акров, что гораздо больше площади любого другого аэропорта в США. Благодаря своей стоимости, $4.8 миллиарда в ценах 1994 года – это превышает первоначальную смету на $2 миллиарда долларов, аэропорт без сомнения является одним из самых значительных объектов в мире. Протяжённость конвейерных линий по транспортировке багажа и подземных дорог для багажных транспортёров, спрятанных в специальных тоннелях, составляет 30 километров. Они настолько велики, что через них спокойно могут проезжать грузовики, многие из них до сих пор остаются неиспользованными. Крыша, площадью 60 тысяч квадратных метров, сделанная из тканого файбергласса, покрытого тефлоном, послужила бы причудливой декорацией для какого-нибудь фантастического фильма, благодаря тому, что она состоит из множества остроконечных структур, похожих на палатки.
Аэропорт оборудован волоконно-оптической связью общей протяжённостью в 5300 миль. Это длиннее реки Нил и примерно равно расстоянию по прямой от Нью-Йорка до Буэнос-Айреса! Аэропорт также обладает коммуникационной сетью, протяжённость в 11365 миль медного кабеля. Ни один другой аэропорт в Соединённых Штатах и, скорее всего, во всём остальном мире (даже более оживлённый, чем МАД) не обладает ничем подобным.
Несмотря на то, что долина, где расположен комплекс, практически ровная, с потрясающим видом на Скалистые горы, значительное время при строительстве было потрачено на то, чтобы существенно понизить одни участки грунта и поднять другие. Они переместили 110 миллионов кубических ярдов грунта! Между прочим, это около трети того количества грунта, которое было перемещено во время строительства Панамского канала. Мне не приходилось слышать о столь объёмных земляных работах при строительстве каких-либо других аэропортов. А вам? Между тем, известно, что под аэропортом расположен огромный подземный комплекс.
В зале периодически шептались, но вопросов уже никто не задавал, многие делали пометки. Дисциплина в учёной среде тоже была специфическая. Рутре, хотя и нехотя, в данной ситуации приходилось эту дисциплину поддерживать, на самом деле – он хотел покинуть это собрание. Его нервировало после столь долгого «путешествия» то, что он вынужден терять время на лицезрение курьёзной сцены, когда учёный люд, среди которых было не мало докторов наук, серьёзно воспринимали мистическую интерпретацию бытия. Ради приличия приходилось всё это слушать, и понемногу Рутра стал понимать, что ошибается. Прослушивая тему, складывая факты в общую картину, он удостоверился, что эти уважаемые господа, преданные науке, не теряли эмпирической логики, а разбираемая ими тема была на таком сложном научном уровне, что казалась фантастичной, хотя была самая что ни на есть сложно составленная. Смысл информации, доносимой кем-то до общества,