ним разобрались?
– Он мертв, господин.
Пока они говорили, в колоннаде раздался шум – это прибыли спутники Камлаха. Они тоже направлялись в комнату короля. Теперь они ввалились туда, и, когда Мабон умолк, Алун бесшумно приблизился к Камлаху и коснулся его руки.
– Камлах, новость уже разнеслась по всему городу. У ворот собирается толпа. Слухи ходят самые невероятные, и скоро могут начаться беспорядки. Тебе придется выйти и поговорить с народом.
Камлах метнул взгляд в его сторону и кивнул:
– Пойди займись этим, ладно? Бран, ступай с ним. И Руан тоже. Закройте ворота. Скажите народу, что я скоро выйду. Остальные – вон!
Комната опустела. Диниас задержался в дверях, но Камлах даже не глянул в его сторону, и он тоже вышел. Дверь закрылась.
– Ну что, Ниниана?
Она за все это время ни разу не взглянула на него. Теперь она подняла глаза:
– Что тебе нужно от меня? Мабон рассказал все, как было. Он только не сказал, что король дурачился с одной из служанок и что был пьян. Но это несчастный случай, и теперь король мертв… а ты и все твои дружки были в двенадцати милях отсюда. Так что теперь ты король, Камлах, и никто не сможет бросить тебе в лицо: «Он хотел смерти своего отца!»
– Никто. Даже ты, Ниниана!
– Я этого не говорила. Я просто хочу сказать, что споры окончены. Королевство – твое, и теперь, как правильно сказал Алун, тебе лучше пойти и поговорить с народом.
– Сперва я поговорю с тобой. Почему ты стоишь тут с таким видом, словно тебе все равно? Словно ты уже не здесь?
– Быть может, потому, что это так и есть. Меня не касается, кто ты и чего ты хочешь. Я прошу тебя лишь об одном.
– О чем же?
– Отпусти меня. Он не отпускал, но ты, я думаю, согласишься.
– В монастырь Святого Петра?
Она опустила голову:
– Я говорю тебе, ничто мирское меня больше не трогает. Уже давно и тем более теперь. Все эти разговоры о вторжении, весенней войне, смене власти, смерти королей… Да не смотри на меня так! Я не дура, и отец разговаривал со мной. Но тебе незачем меня бояться. Ничто из того, что я знаю и могу сделать, не повредит твоим планам, братец. Говорю тебе, я не хочу от жизни ничего, кроме того, чтобы меня отпустили с миром и позволили жить в мире – мне и моему сыну.
– Ты сказала, что просишь лишь об одном. А это уже вторая просьба…
В ее глазах в первый раз вспыхнуло что-то живое – возможно, это был страх.
– Но ведь вы же всегда собирались отправить его в монастырь! Это была твоя идея, а не отца. Ведь после того, как я отказала Горлану, ты понял, что, даже если отец Мерлина явится сюда с мечом в руке и с тремя тысячами всадников, я не выйду за него! Мерлин тебе ничего не сделает, Камлах. Он навсегда останется не более чем безымянным бастардом. Ты ведь знаешь, что он не воин. Видят боги, он не причинит тебе вреда!
– Тем более если он будет сидеть в монастыре? – спросил Камлах шелковым голосом.
– Тем более если он будет сидеть в монастыре. Камлах, ты играешь со мной? Что у тебя на уме?
– Раб, что пролил масло, –