с контрреволюцией на Юге России докладывал Ленину: «Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам… Просили перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг – быть беспощадными!»
8 февраля Троцкий телеграфировал Ленину: «Договор с Радой готов. Подписания его можно ожидать с часу на час. Только точные и проверенные данные, что Киев в руках советской власти, могли бы помешать этому».
Но 9 февраля Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария подписали с делегацией Украинской Народной Республики мир и договор о помощи, после чего немецкие войска вошли на территорию Украины. Секретным соглашением Киев обещал поставить Германии и Австро-Венгрии около миллиона тонн зерна, полмиллиона тонн мяса. Договор с Украиной австрийцы называли «хлебным миром».
Теперь германское военное командование потребовало предъявить Троцкому ультиматум: либо он подписывает мир на немецких условиях, либо возобновляются военные действия. И тогда Троцкий произнес свою знаменитую речь о том, что Россия не может принять те условия, которые выдвигает Германия и Австро-Венгрия:
– Мы не поставим подписи русской революции под условиями, которые несут гнет и несчастье миллионам людей. Мы выходим из войны и ждем, что другие народы последуют нашему примеру.
Заявление поддержали все члены русской делегации. Петроградский совет одобрил позицию Троцкого. ВЦИК – высший орган государственной власти – тоже признал его действия правильными. Но начальник германского генерального штаба генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург распорядился:
– Если русские намерены затягивать переговоры, возобновим военные действия. Это приведет к падению большевистского правительства, а те, кто придет к власти после него, вынуждены будут заключить мир.
Кайзеровская армия перешла в наступление. Германское военное командование верило в то, что оно пришло на территорию Белоруссии всерьез и надолго, и на Соборной площади Минска устроило военный парад. Если бы Германия выиграла Первую мировую, немалая часть Украины, Белоруссии и балтийские страны превратились бы в немецкие колонии.
Но в ту пору приход немцев не всех пугал.
«Большевизм, – записывал в дневнике профессор-историк Юрий Готье, – настолько дик и тяжел, что даже владычество бронированного немецкого кулака кажется меньшим злом, чем разгул русских горилл. Ужасно, если придут немцы; ужасно, если останутся большевики».
Нашлись люди, которые надеялись, что немцы уничтожат большевиков. Знаменитая писательница Зинаида Николаевна Гиппиус, люто ненавидевшая революцию, записала в дневнике: «Германия всегда понимала нас больше, ибо всегда была к нам внимательнее. Она могла бы понять: сейчас мы опаснее, чем когда-либо, опасны для всего тела Европы (и для тела Германии, да, да!). Мы – чумная язва. Изолировать нас нельзя, надо уничтожать гнездо бацилл, выжечь, если надо, –