Нет. Нет. Не надо. Только не ожог.
– Мама! Мама!
– Она не слышит тебя, чертов ублюдок. – Он хватает меня за волосы и выволакивает из-под кухонного стола.
– Оу. Оу. Оу.
Он курит. Вонь. Сигаретная. Грязная. Страшная. Он тоже грязный. Как мусорный бак. Как помойка. Он пьет коричневое пойло. Из бутылки.
– Да если бы и слышала, насрать ей на тебя, – орет он. Он всегда орет.
Он бьет меня по лицу. И еще. И еще. Нет. Нет.
Я бросаюсь на него с кулаками. Но он хохочет. И затягивается сигаретой. Ее конец разгорается, становится ярко-красным и оранжевым.
– Ожог, – говорит он.
Нет. Нет.
Боль. Боль. Боль. Запах.
Ожог. Ожог. Ожог.
Боль. Нет. Нет. Нет.
Я вою.
Вою.
– Мама! Мама!
Он хохочет, хохочет. У него нет двух зубов.
Я содрогаюсь. Мои воспоминания и кошмары наплывают на меня, словно дым от его выброшенной сигареты, затуманивают мое сознание, тащат назад, во времена страха и бессилия.
Говорю Ане, что помню все, и она еще крепче меня обнимает. Ее щека касается моей. Я чувствую ее нежную, теплую кожу, и это возвращает меня в сегодняшний день.
– Она обижала тебя? Твоя мать? – Голос Аны дрожит.
– Нет, насколько я помню. Но она меня почти не замечала. Не защищала от своего дружка.
Она была слабая и бесхарактерная, а он сумасшедший урод.
– По-моему, это я заботился о ней, а не наоборот. Когда она в конце концов свела счеты с жизнью, прошло четыре дня, прежде чем кто-то забил тревогу и нашел нас… Я это помню. – Я закрываю глаза и вижу, словно в тумане, мать, безвольно лежащую на полу. Я укрываю ее своим одеялом и сворачиваюсь в клубочек рядом с ней.
– Хреново тебе пришлось! – ужасается Анастейша.
– На мою долю выпали все пятьдесят оттенков мрака.
Она прижимается губами к моей шее, они нежно давят на кожу. И я знаю, что это не только жалость. Это утешение, может быть, даже понимание. Моя милая, добрая Ана.
Я держу ее в объятиях и целую ее волосы. Она уютно устроилась у меня и, кажется, засыпает.
Малышка, это было очень давно.
Меня настигает усталость. Сказываются несколько бессонных ночей, полных кошмаров. Я устал. Хочу прогнать от себя все мрачные мысли. Она моя спасительница. Меня никогда не посещали кошмары, когда она спала рядом. Откинувшись назад, я закрываю глаза и молчу, потому что мне больше нечего сказать. Я слушаю музыку, а когда та заканчивается – нежное, ровное дыхание Аны. Она спит. Она устала. Как и я. Я понимаю, что не могу провести с ней ночь. Тогда она не выспится. Я держу ее, наслаждаясь ее теплом, польщенный тем, что она могла заснуть у меня на коленях. Я не могу удержаться от довольной усмешки. У меня все получилось. Я вернул ее. Теперь мне остается только удержать ее, и это будет довольно трудно.
Мои первые ванильные отношения – кто мог бы по-думать? Закрыв глаза, я представляю себе, каким будет выражение лица Элены, когда я расскажу ей об этом. Ей много чего найдется мне сказать, как всегда…
– По