же она знать, что Генри – не ее ребенок. Тут особого ума не требуется.
– Конечно, она знает, что это не ее ребенок. Хотя она так доверчива! Только я уверена, что молодого Миддлтона передали ей как сына Пэшен.
– Тогда зачем она прятала его в доме? Если миссис Пэшен решила расстаться со своим ребенком… кстати, а что стало с сыном миссис Пайк?
– Наверное, эта скверная женщина сказала ей, что у нее отберут ребенка, если узнают, что он чужой. А маленький Пайк, полагаю, умер. Вы сходите к этой миссис Пайк, мистер Джонс, и поговорите с ней. Она всему верит. Я в жизни не встречала таких доверчивых людей, ни в одной деревне – а у нас был дом в Эппинг-Форест, пока мы не приехали сюда и не купили трактир. И она обожает этого малыша. Отобрать его было бы жестоко. В том-то и проблема, мистер Джонс. Я не знаю, как лучше поступить. Нельзя допустить, чтобы эта женщина сделала своего сына богачом Миддлтоном, а Генри Пайк остался ни с чем. С другой стороны…
– Даже если так, маленький Пэшен ни в чем не виноват.
– Значит, вы считаете, не следует обращаться в суд?
– Возраст детей ничего не доказывает, да и внешнее сходство вряд ли станет аргументом для суда. Кроме того, маленький Пайк – на самом деле Миддлтон – может быть незаконнорожденным сыном Миддлтона и Пэшен. Вы об этом не думали?
– Но у Миддлтонов родился законный сын, мистер Джонс, и это трудно отрицать. Кроме того, семейное сходство работает с обеих сторон.
– С обеих сторон?
– Да. Генри Пайк похож на Миддлтона, а молодой Миддлтон – как его называют – на Пэшен. Можете не сомневаться, мистер Джонс. Я говорила с людьми.
– Ну, не знаю. Дело сложное, – произнес Джонс, заинтересованный этой историей, но не чувствуя себя вправе давать конкретные советы. – Мне кажется, лучше всего было бы дождаться, когда маленький Пайк повзрослеет, и убедить его заявить свои права. А сейчас, даже если ваши подозрения справедливы, денег ему все равно не видать.
– Понимаю, мистер Джонс. Да, вы правы, надо все оставить как есть. В конце концов, это не наше дело, если не считать того, что правда есть правда.
– Разумеется, ваши показания будут очень ценны, если расследование все-таки начнется, – заметил Джонс, поднявшись с места. – Давайте прикинем. Когда умер Миддлтон, малышу Пэшен, по вашим словам, исполнилось четыре месяца. Младшему Миддлтону в момент смерти его отца было три недели, а сыну миссис Пайк… сколько ему было?
– Ровно два месяца, мистер Джонс. О, я знаю, мы ничего не сумеем доказать, но это просто стыд и позор – лишать мальчугана его прав!
– Да, но если миссис Пайк, как вы сказали, пять месяцев держала своего сына – или, точнее, чужого сына – взаперти, трудно будет найти свидетельства, что подмена вообще имела место. Тут все ясно, как божий день. Скорее всего она подменила ребенка сразу после смерти мистера Миддлтона, а может быть, и до. Он долго болел?
– Все произошло внезапно, мистер Джонс. Конечно, он горевал по своей жене, это естественно, если учесть, что они поженились совсем недавно