оружия. Поставил свечи, и трижды окрестил себя крестным знамением, как полагается в православной вере. Не торопясь – вальяжно, князь вышел из храма, раскидывая золотые монеты «убогим», собравшимся тут же на паперти, показывая люду щедрость княжескую.
– У нас все готово, ваше княжеское величие. Можно экипаж подавать? – спросил Илья Муромец, бряцая доспехами, которые три дня к ряду полировал зубным порошком.
– Подавай Ильюша, чай княгиня уже помолилась и вскоре пребывать изволит.
– Экипаж, князю, – заорал Илья Муромец трубным голосом, да так громко, что перепуганные храмовые вороны с карканьем взлетели с насиженных мест.
Тут же к красному крыльцу подкатила карета. И пока лакеи прилаживали к карете подиум, кучер привстал, и, сняв картуз, уважительно поклонился князю.
– Здравия желаю – князь светлейший.
– Будь и ты здрав Мефодий, – ответил князь, пожимая кучеру руку.
Княгиня Людмила в сарафане бирюзового цвета, украшенного жемчугами и серебряным шитьем, согласно дворцовому этикету так же вальяжно вышла следом за мужем. Она остановилась, и, осмотрев собравшуюся толпу зевак, для приличия бросила несколько монет «обездоленным». Те кинулись к её ногам. Каждый убогий и нищий стремился в первых рядах подобрать монетку. Грех было не использовать такой случай, и пара дежурных убогих прильнула устами к княжеским туфлям.
– Полно —те, господа. Не усердствуйте. Ибо лак заморский своими бородами сотрете, – сказала она, помахивая веером.
Нищий народ на паперти нанимался князем из числа стрельцов княжеской стражи. Традиции облагодетельствования нищих и хворых нарушать князь не хотел, а беспутное транжирование княжеской казны, допустить не имел возможности по причине отсутствия дохода. От того и нанимал служивых играть роль нищих, да всякого рода убогих. Бросит, бывало князь своей щедрой рукой десять, двадцать золотых монет, чтобы народ видел его щедрость, а уже к вечеру, все до единой деньги возвращались под роспись в княжескую казну. Кто княжеские пожертвования утаивал, того били батогами нещадно. От того великая держава держалась на плаву и даже иногда прибавлялась звонкой монетой, за счет
добычи старателями земной крови.
Князь подал руку княжне и помог по подиуму взойти ей в карету. Помахав своим подданным боярам и купцам рукой, государь сказал на прощание пару слов и, улыбаясь челяди, исчез из вида, спрятавшись за тяжелыми золочеными дверями.
– Народ княгиня, почитает вас до безумия, – сказал князь, заслышав, как с улицы донеслось разноголосие толпы скандирующих: – «Княжне Людмиле, слава, слава, слава!».
– Полно – те вам князь! В сих криках есть немало и вашей заслуги, – ответила княгиня, томно опуская взгляд.
Князь трепетно взял жену за руку, и слегка нагнувшись, нежно её поцеловал.
– Не скромничайте сударыня, право это вас кличут, – сказал суженный и приоткрыв окошечко сказал кучеру. – Давай Мефодий, поехали! Нас ждет шашлык, башлык с трюфелями!
Щелкнув