всегда это умел делать, только не было в последние лет 200 в том необходимости, мертвой невесте все равно молодец или Змей перед ней, а эта живая и невредимая была.
Яга к ним заглянула, предупредила, что царевич с дюжиной воинов в его сторону двигается, не мог он позора им учиненного снести. Но Змей ошалел от счастья, и только лапой махнул. Да она и сама знала, что не суждено этому герою Змея убить, сколько бы он мечом своим не размахивал, против Судьбы и Мокаши все равно не попрешь. Пусть разомнется да потешится. Но Змею она этого говорить не стала, чтобы бдительность не терял, а то вдруг какую шутку боги сыграть с ними захотят.
И когда они, наконец, добрались до логова Змиева, и услышала Рада голос рога, на битву зовущего, она оставила Змея в замке, и вышла на открытую площадку к ним.
Аж передернулся царевич, как красавицу увидел.
– Жива значит, а он, что тебя на поединок отправил со мной, или без боя отдает.
– Не поумнел ты за это время, – бросила она ему, – пришла я сказать тебе, что не нужен мне ты, и царство не нужно, со Змеем я остаюсь.
Царевич оторопел еще больше, конечно, ему особенно драться и не хотелось, не был он в своей победе над Змеем уверен, обессилил в дороге, но чтобы такое услышать из уст той, которую он освобождать сюда заявился.
Оглянулся на своих царевич, словно спрашивая, что делать дальше. А филин Влас подлетел и сел на плечо ему.
– Я не советовал бы тебе с ним сражаться.
И он указал на того красавца златовласого, который рядом с Радой стоял.
– А это кто такой, – вырвалось у запыленного обтрепанного царевича.
– Это Змей, тот самый, иногда он и так выглядит, ну чем не бог молодой.
– А я чем хуже? – не унимался царевич.
– А давно ты на себя в озеро смотрелся.
Царевич хотел сказать, что за всю дорогу и не смотрелся ни разу, да и помыться забыл, так спешил со Змеем посчитаться, но говорить ничего не стал, да и что слова, когда и без них все понятно было.
Яга успела сюда в тот момент, когда дело шло к развязке, задержаться в дремучем лесу пришлось, и Соловья – Разбойника рассвистевшегося так, что дюжину девиц уморил, успокоить. Так от внучка к сыночку и металась, словно других дел у нее не было.
– Ты все мечом машешь, Окаянный, – напустилась она на него.
И сначала и сама своего Змея в добро молодце не узнала, она уж и забыла, когда он так оборачивался.
– А это кто там еще на мою голову навязался.
И только когда он голос подал, она плюнула с досады на ни в чем не повинного Змея, и все-таки попрекнула его:
– Все над старухой издеваешься, перекрасился так, что и не признать, и все царевича нашего позоришь.
Но он ей определенно в таком виде нравился. Ворчала она добродушно, это все заметили.
– А ты бы хоть помылся, расчесался, царевич еще называешься, я старуха и то, делов бы с тобой иметь не стала. На болоте