всех смертных. – Посол махнул рукой, и воины по его знаку сорвали полог с носилок, открыв их для взоров собравшихся.
У Кучума на миг перехватило дыхание. То, что он увидел, превосходило все его ожидания: на носилках сидела, подобрав под себя ноги и скромно потупив взор, прекрасная светловолосая девушка. Ее волосы цвета спелой ржи, заплетенные в тугую косу, притягивали к себе взгляд любого, а чистое белое лицо с нежным румянцем и легкими, едва заметными веснушками на щеках и на переносье, делали ее еще прекрасней.
Кучум не удержался и сделал несколько шагов к девушке, протянув огрубевшую руку к щеке. Невольница чуть вздрогнула и смущенно подняла глаза. Они еще больше поразили хана. В них была не просто синь безоблачного неба в жаркий полдень и влага незамутненных озер, в них жила неземная тоска и боль. Глаза, как опасный омут на стремнине, звали и тянули к себе.
Рука Кучума застыла на полпути, так и не коснувшись девичьей щеки. А девушка что-то прошептала и, легко подняв правую руку, как бы перечеркнула себя ото лба к груди, а потом от правого плеча к левому, и губы ее беззвучно затрепетали, зашептали незнакомые слова.
– Кто она?
– Она русская, – ответил Темир-ходжа.
– Русская? – невольно переспросил Кучум. Он вспомнил бородатых русских купцов, приходивших с караванами на Бухарские базары, крупных и широких в плечах. Но девушка была столь легка и призрачна, что казалось, налетит порыв ветра и унесет ее, подобно золотистому листу, сорванному с березы, и совсем не походила на них.
Темир-ходжа, пристально наблюдавший за Кучумом, заметил, сколь сильное впечатление произвела на него русская пленница, и остался весьма тем доволен. Подарок, доставленный им, был с секретом: при ханском дворе остался родной брат девушки. Их купили вместе. И теперь жизнь юноши зависела от его сестры. На нее же Темир-ходжа возложил нелегкую задачу: она должна стать глазами и ушами его и через купцов передавать все, что происходит в далекой Сибирской земле.
– Как зовут девушку? – спросил Кучум, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Теперь ты ее господин, тебе и имя давать. Хочешь, назови Ульмасак – неумирающей, а хочешь, Сюльчамал – драгоценной вдвойне, а можешь и Гюльнисой – цветком…
– Как ее звали раньше?
Посол чуть помялся и, огладив левой рукой белую бороду, ответил:
– Аллах ее знает… Я и не спросил. Да какая разница?
– Ясно, – Кучум усмехнулся и, кивнув, направился к шатру, но запнулся обо что-то и чуть не упал, ругнулся, – тьфу, на твою паршивую голову!
Окружающие беззлобно засмеялись над неловкостью хана. Второпях он наступил на сидевшего позади него коротышку-брадобрея, и тот заверещал, что есть силы:
– Такой большой на меня наступил! Раздавил! Ой, больно! Ой, как больно! – и он покатился по земле, громко вопя.
Кучум невольно растерялся, но затем понял, что коротышка разыгрывает его.
– Эй, успокойся, а то всех зверей в лесу распугаешь, – крикнул Кучум, засмеявшись. –