рабов» еще демонический деготь остался под ногтями, а Лермонтов уже прошел. Потом были Есенин, Маяковский, Блок. По весне, в мае – Максим Горький.
Пассивный гуманизм его социально-философской драмы «На дне» о тяжелой судьбе обитателей ночлежки, по словам Риммы Константиновны, сводился к монологу одного из них, Сатина: «Человек – это звучит гордо! Всё в человеке, всё для человека!». Сатин хочет не жалеть и утешать человека, но, сказав ему всю правду о бессмысленности жизни, подвигнуть его к самоуважению и бунту против мироздания. И человек, осознав трагедию своего существования, должен не отчаиваться, а, напротив, почувствовать свою ценность.
Ему противопоставлена позиция странника Луки. Хоть он врет, но его ложь – для утешения слабых, неспособных сопротивляться жестокости окружающего мира. А его правда – в доброте, в жалости к человеку и желании дать ему надежду, пусть и ложную… Настолько, что один жилец ночлежки, Актер, поверив ему, что есть земля обетованная, зажил этой верой, а потеряв веру, удавился.
Винсент как раз толкал мысль, как самоубийство может быть оправдано, когда в дверь класса постучали: «Жанна Кардэнова здесь? К директору!». Жанна шла и тряслась. Страшно, мало ли что…
«Да, входите!» В кабинете у директорского стола стояла незнакомая женщина:
– Здравствуй, Жанна! Помнишь меня? – Она приветливо кивнула.
У женщины, которую почему-то надо помнить, был бархатистый голос, кудрявые каштановые волосы, широкие бедра, шаль на плечах.
– Нет, – ответила.
– Мы виделись в последний раз, когда ты была маленькая-маленькая (женщина рукой показала, какая маленькая, чуть не до колена). Меня зовут Аделина. Тетя Аделина.
– …Вы просили меня передать вам нож?
– Нож? Какой нож? Нет!
Директор посмотрел на тетю с подозрением.
– То есть да, может быть… – Аделина поспешила исправиться. – Я готовила. Может, и нож.
Жанна давно запретила себе обращать внимание на мелькающие в голове воспоминания, чтобы не сойти с ума, но…
– Вы готовили щелямы. С сыром!
«Щелямы» – слово-то какое! Что только не всплывет в памяти! А еще какая-то странная картинка: большая семья, застолье… дети и взрослые сидят за общим столом и едят мягкие лепешки, что-то обсуждают, шутят… Это картинка была такой четкой и радостной! Почему так радостно? Ну ест себе за большим столом какая-то семья… Может, потому что это была ее семья?
– Ты помнишь, милая! – тетя Аделина бросилась к ней и обняла изо всех сил.
Жанна закивала. И заплакала.
Они вышли пройтись по школьному колодцу (так двор называла Катюшкин). Тетя говорила, а Жанна слушала:
– Артур был хорошим человеком, сложным, но хорошим. Если он не поддерживал с нами отношения, значит, так было нужно. Когда я тебя увидела по телевизору в нашем народном платье, с косами, я тебя сразу узнала! И ни секунды не задумалась, что нужно делать! Мы возьмем тебя к себе, будешь жить с нами – со своей семьей. У Артура остались друзья, они помогут.
«С семьей. Друзья. Помогут», – такие