Знаю и других. Ко мне и в дом, и на службу часто приходили люди, не воспринимающие никаких критических замечаний и непрерывно рассказывавшие, до чего они популярны. Анекдот о поэте Сергее Островом подтверждается всем моим опытом общения с ним. «Написал стихи о любви, – сказал Островой, вздохнув. – Закрыл тему». Счастливые люди! Их просто не достигает чужое мнение, чужая деликатность или немилосердие, настолько эта публика уверена в собственной правоте на все времена. Но все равно – высказать категорическое мнение о другом человеке и его труде так непросто, и надо ли?..
Однажды, согласно легенде, Борис Пастернак долго слушал стихи Леонида Мартынова и, не желая обижать гостя, грустно заметил: «Мы все стали так плохо писать…» Мартынов сказанное хорошо понял, расстроился, а Островой – я уверен – даже не догадался бы и решил, что Пастернак говорит исключительно о себе самом. Лучше всего, наверное, помалкивать в тряпочку и писать, складывая странички в папку для прочтения себе самому перед сном. И никто не будет завидовать…
Глава 7
Отец рассказывал мне, что успел в течение года или двух походить в гимназию, бывшую в уездном городке, и я искренне жалел его, влипшего в такое скучное дело. Ученики дореволюционных школ во множестве советских фильмов и книг были представлены полными ничтожествами в сравнении со здоровыми детьми рабочих окраин, которые запросто давали сто очков форы в любой области очкастому и хилому гимназисту. Лучшие из гимназистов в стремлении к счастью удирали на эти самые окраины и жили там, забросив учебники, в здоровой рабочей среде. Еще смешнее, чем интеллигентские дети, бывали сами интеллигенты в пенсне. А евреи (особенно когда замечательная Фаина Раневская с непередаваемым акцентом спрашивала: «Абрам, ты надел калоши?») вообще не шли ни в какое сравнение с цирковыми клоунами – обхохочешься!
Интеллигенты только воду мутили. Сам гениальный вождь всех народов товарищ Сталин с трудом овладел премудростью в пределах начальных классов тбилисской духовной семинарии, но этого ему оказалось вполне достаточно, чтобы стать светочем мудрости для всего человечества. Поэтому считалось, что интеллигентность – дело наживное, нехитрое, и интеллигентов сочиняли заново. Был создан специальный Институт красной профессуры, в официальной поэзии на первые роли вышли разные Демьяны Бедные и Лебедевы-Кумачи. С особым усердием проклинался давно уже запрещенный, изъятый и проклятый Лениным сборник «Вехи», где группа крупнейших российских мыслителей еще в 1909 году пыталась порассуждать о роли интеллигенции в нашей проклятой жизни, о том, что человек – главный смысл прогресса, а не средство для достижения бредовых целей, пригрезившихся большевикам. Ну ладно, все это происходило в центре; национальные же интеллигенции бултыхались в двойных сетях, которые после 1917 года так и не были распутаны. Грузинских, украинских или армянских мыслителей выжигали даже энергичнее, чем российских.
С начала двадцатых годов начались высылки интеллигентов из страны.