ее любили зрители, историю об ее отце нам, конечно, тоже надо напомнить, сколь ужасной она была…
Внезапно Шюман почувствовал, словно силы покинули его.
«Кровь и смерть, – пронеслось у него в голове, – ужасы и трагедии, убийства и всякое зло – вот мой хлеб насущный».
– Еще? – поинтересовался он спокойно.
– Что нам делать с Торстенссоном? – спросил Спикен. – Собственно, он ведь должен принимать решение?
– Я буду в аквариуме, – сказал Шюман. – Сообщите, как только кто-нибудь даст знать о себе, скрипач или…
Потом он направился в сторону своего закутка.
Представители «Катринехольмс-Курирен» укатили готовить материал о праздновании Янова дня в Бие, но люди из Эст-Нютт остались. Они пили кофе из термоса в своем микроавтобусе, народ с государственного телевидения выглядел немного солиднее остальных у своей мобильной телестанции, репортер из сёрмландского радио разговаривал по мобильному телефону около Конюшни. Бертиль Странд все еще грелся в редакционной машине «Конкурента», когда Анника постучала по окну передней дверцы с пассажирской стороны. Фотограф опустил стекло на два сантиметра.
– Выходи, – сказала Анника.
Секунду спустя он вылез из автомобиля, остальные журналисты тоже.
– Труповозка! – возбужденно крикнул репортер другой газеты и поспешил к ограждению у канала.
Анника не сдвинулась с места. Она смотрела вверх в направлении главного здания дворца. Точно по другую сторону водной преграды поднимался флагшток, ориентир, издалека с воздуха указывающий положение всего дворцового комплекса. У берега покачивалась маленькая лодка.
На мгновение в ее памяти всплыла картинка того случая, когда у нее на глазах полиция в первый раз увозила мертвого человека. Парк «Крунуберг» в Стокгольме всего в нескольких кварталах от ее дома. Маленькое заброшенное еврейское кладбище, полумрак, царивший среди огромных деревьев, жара, запах, широко раскрытые глаза мертвой женщины и застывший на ее губах беззвучный крик.
«Ее звали Жозефина, – подумала Анника. – Жозефина Лильеберг. Она умерла, поскольку любила слишком много. На ее месте могла оказаться я».
Автокатафалк показался среди деревьев вдалеке, у кузницы и прибрежного домика. Он медленно ехал в сторону ограждения, где стояли журналисты. Камеры залязгали и зажужжали, фотографы наступали друг другу на ноги. Анника стояла в стороне, смотрела, как машина не спеша приближалась к ним, как полицейские пытались оттеснить в сторону медийную братию, как труповозка прибавила скорость, выехав на мост, пронеслась мимо овец в сторону выезда с территории, белый мешок едва виднелся за тонированными стеклами. Репортер местного радио побежал за автомобилем с микрофоном, опущенным к колесам. Анника даже заморгала, так отвратительно это выглядело.
Бертиль Странд провожал машину телеобъективом, пока она не исчезла из вида у конного завода.
– Расскажи мне сейчас о двух вещах, – обратился он к Аннике. – Как мы выберемся