быстро, песья кровь, кто послал? Кто научил на Владимира броситься?
Паренек заплакал, поняв, что с нами шутки плохи. О Тайном Приказе ходили пугающие слухи. Конечно, не НКВД и не СС, но все-таки!
– Никакого Владимира и не знаю…, я кушать сильно хочу…
Теперь мой несостоявшийся убийца скорее предпочел бы почувствовать на своем горле стальную хватку Марфы, чем отвечать за свои грехи перед грозной организацией.
Эх, горе ты мое горькое! Я сунул незнайке кусок пеммикана, дал сухарь.
– Владимир – это я. Не бойся, тебя не тронут. Как звать-величать?
– Емелька я, – весело хрустя сухариком представился новый знакомец, – а что за гадость вы тут едите?
Он отвел руку с пеммиканом в сторону.
– Кушай, сын мой, кушай, – поощрил его к действию святой отец, – это еда дальних народов. Она не очень вкусна, но сильно полезна.
После церковного одобрения сомнительного кушанья, Емельян вгрызся в него, как в просфору. Немного насытившись и глотнув воды из бурдюка, парень взялся рассказывать.
– Живем мы с матушкой в трех верстах отсюда в деревне Дубровка. Невелика деревенька, вся на три избы.
– Как у меня при лесопилке, – не утерпел Матвей.
Народ на него зашикал. Успеешь еще наболтаться. Емеля продолжил.
– Вчера пошел с утра в церковь, которая в селе Красный Яр. Село справное, большое, дворов много. Оно от нас далековато стоит, верст двадцать будет. Идти очень долго, поэтому пробежался по холодку. До поселка два часа, в церкви часок. Потом с девками отправился потолковать. Тамошние ребята не мешали, боялись со мной связываться. Торчал с девахами долго. Назад уж к вечеру подался. А Дубровки больше и нету! Спалил кто-то деревню, народ в полон угнали. Троих наших мужиков зарубили – сопротивлялись видно. Собак тоже порубали.
– Это охотники за рабами прошлись, – опять встрял неугомонный ушкуйник.
– Я голодный, как пес. В церковь не евши пошел, натощак, как и положено. В селе никто горбушки хлеба не дал – неурожай у них в этом году. Разбойники прошлись – ничего после себя не оставили! Тут калики перехожие подошли. Спросил у них хоть какой-нибудь еды. Заорали, клюшками замахали и ушли. А мне и идти-то некуда, родня вся в нашей деревеньке жила. Переночевал кое-как. С утра озлился, выстругал дубинку. Вот думаю, сейчас кого-нибудь встречу, напугаю – дадут покушать. А тут вы едете. Вот и попугал – сам еле жив остался.
У меня в голове забрезжила идея. Я, слушая жалостные истории молодого землепашца, уже успел присесть на поваленное дерево – слабость еще чувствовалась.
– А ты в самом деле очень силен?
– Самый сильный в деревне!
– Богатырь на три двора, – съехидничала Наина.
– Я и в селе, когда их парни меня от девок пытались отогнать, десятерых крепышей, как щенят раскидал!
– Это и я раскидаю, – лениво сообщил ушкуйник.
– Сейчас проверим, – сказал я. – Иван, дай-ка его дубину.
Оторвать от земли эту оглоблю, вытесанную, похоже, из бревна, Ване не удалось. Он с трудом приподнял один конец и