совсем не устали. Я распахиваю окно шире, чтобы пробраться внутрь, и вползаю в темную, пустую комнату. Мой желудок снова бунтует. Тротуар кажется таким далеким. Я ведь и правда могла упасть и сломать ногу, умереть. Глянув вниз, я машу рукой зеленорубашечникам.
Не удивлюсь, если они прождали меня всю ночь у входа. Очевидно, они не заметили, как я поднялась на крышу, а потом выбралась на соседний чердак, а оттуда на лифте спустилась вниз и растворилась в ночи.
4
Надо сильно постараться, чтобы ошарашить Перл. Мне удалось добиться этого одним своим появлением в классе на следующее утро.
Она расслаблялась в своей скорлупе. Мне были видны только ее длинные ноги. Ее окружала половина учеников нашего класса. Все тянулись к ней, как подсолнухи к солнцу, поклоняясь ее излучению. Поначалу меня вообще не заметили, поэтому мне удалось услышать, о чем она говорит.
А говорит она обо мне.
– Не знаю, что происходит в голове у этой несчастной, – вещает Перл. – Сначала она выдвинула это истеричное, неоправданное обвинение против Хоука. – Вокруг раздаются возгласы сочувствия.
Что? Я чувствую, как вспыхивает мое лицо. Ведь именно она настояла, чтобы я оклеветала Хоука. Чувство стыда, которое я испытала, когда поймала выражение изумленного страдания на его лице, до сих пор сжигает меня изнутри.
– А потом, когда мы были в Храме, она начала вопить, что нужно сбежать, вырваться на свободу. Затем она удрала от нас. Я решила, что она вернулась в комнату, но сегодня утром услышала, что она на самом деле сбежала из «Дубов»! Представляете? Трудно даже вообразить, что мою лучшую подругу упекут в тюрьму, или вернут семье, или, не знаю, исключат из «Дубов» и отправят в школу «Калахари».
Все смеются, как будто хорошая, но второстепенная школа – это хуже, чем тюрьма.
– Знаете, – с приторным подобием сочувствия, которое мне хорошо знакомо (этакий снисходительный тон, к которому она прибегает, когда ей надо достичь своей цели), – мне действительно кажется, что Ярроу понемногу сходит с ума. Бедолага.
Челюсти сводит от боли, зубы скрипят. Просто поверить не могу, что она говорит все это, выставляя меня идиоткой. Почти преступницей. Я понимаю, что она делает это для того, чтобы замести следы, чтобы никто не заподозрил, что не только я покидала пансион прошлой ночью. Но зачем же быть настолько злорадной?
А затем до меня доходит. Она не может понять, что случилось с ее лучшей подругой. Лучшей подругой.
Мне кажется, что внутри меня тут же растаял ледник, уступая место нахлынувшим теплым чувствам. Я словно наркоман, получивший дозу синтмескалина. Словно где-то глубоко внутри меня нажали кнопку. Ощущения крайне необычны и абсолютно божественны. Как Любовь. Как пища для голодающего.
Не то чтобы мне приходилось голодать. Влюбляться, впрочем, тоже, в том самом смысле.
Я немедленно прощаю Перл. Я сделаю все ради нее, пойду за ней куда угодно. Потому что я ее лучшая подруга. Мое лицо вновь обретает естественный