Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова
и я с мужчиной в чёрном прошли мимо тебя…
Он повернул ко мне ужасное иссиня-красное лицо и произнёс жарким и сиплым голосом:
– Человек в чёрном ждёт тебя. Разве ты не знаешь? – и захохотал диким смехом сумасшедшего.
Разумеется, клятва, данная мною, запрещала расспрашивать или говорить обо всем этом, тем более – упоминать о моих встречах с Булгаковым. Хотя глаза мои остаются слепыми, а рот – немым, но я не мог противоречить себе и пытался смотреть на всё происходящее незамутнённым взглядом ученого человека. Нужно было разобраться: в чем причина моих ночных кошмаров, всего этого умопомрачения? Неужели это нервный срыв, связанный со смертью Булгакова? Или какая-то дрянная пища, попадая в мой желудок, отравляла мозг? А может, причина – в моей совести, которая мечется между правдой и кривдой и не может найти тихую пристань? Или это вина неисполненного долга – клятва, данная умершему Булгакову? И от этого мечется моя душа и помрачился рассудок? Не знаю. Загадка какая-то, тайна… Может, сходить в храм, покаяться во всех грехах, вольных или невольных?..
Попытки примирить мою душу с телом закончились у меня ничем.
Я решил изменить свою жизнь по принципу: меняйся – или умрешь… Вернувшись в дом, я почувствовал страшную слабость. Нестерпимо болело бедро правой ноги, которым я сильно ударился, открывая ночью дверь Елене Сергеевне Булгаковой; – каждый шаг вызывал неприятную боль, руки мелко подрагивали. Я приготовил себе чёрный кофе, а сам поднялся в кабинет, достал дневник из дальнего ящика письменного стола и занялся бумагами Булгакова и все тем, что было с ним связано.
Абберация
«Есть два мира, тот, иной, и наш… В принципе, это одно и то же. Царство богов есть забытое нами и змерение мира, в котором мы существуем».
Утром мы, плотно позавтракав, уехали с Владом Орловым в Москву. С Люстерником и Волковым попрощались как с давнишными друзьями. Про свой то ли сон, то ли явь я не проронил ни слова…
Когда мы подъезжали к метро «Проспект Мира», я распрощался с Владом и пошел пешком. Дорога заняла около часа. К одиннадцати часам я добрёл до своей квартиры на Кошёнкином лугу.
Я приступил к делу через пару минут после того, как ввалился в свою квартиру на первом этаже. Дрожащей рукой повернул ключ в замке ящика и осторожно извлек оба свёртка, переданных мне Эдуардом Хлысталовым. Начало светать. Тишина оглушала. Чувства были напряжены до предела, обострилось даже обоняние. В таком состоянии я принялся развязывать обтрепанную бечевку, разворачивать выцветшую красную тряпицу, под которой, казалось, таилось нечто живое, да и сама она, ткань, как мне мерещилось, была живой и дышала.
Под тряпицей я обнаружил две пожелтевшие от времени рукописи – скорее всего это были письма, выполненные изящным почерком. Между строк убористого текста кто-то старательно вписал английский перевод мелкими аккуратными буковками. Почерк был аристократический. Вторая рукопись