дней не знав от века,
Я всё не верую в тебя,
Ты чуждо мысли человека!
Тебя страшится гордый ум!
В конфликте с семантикой ключевых слов находится и стилистическая окраска выражения «не верую». В ничтожество (небытие) можно просто не верить, но веровать (или не веровать) можно только в Бога. Получается, что грамматика и стилистическая окраска первых стихов ставят мрак и ничтожество на место, которое должно было бы занимать божество.
Так, у Державина с обращения в форме местоимения второго лица единственного числа с восклицательной интонацией начинается стихотворение «Бог»:
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто всё собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Характерно, что Бог у Державина превосходит пределы человеческого разума:
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, —
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
У Державина «ум высокий» не в силах постичь Бога. У Пушкина не Бог, а ничтожество оказывается «чуждо мысли человека», его, а не Бога «страшится гордый ум». Противоречие отчасти снимается, если мы вспомним, что в античной мифологии мрак – это Эреб, сын Хаоса и отец ряда других божеств. Правомерность обращения к образам античной мифологии будет подтверждена наличием соответствующих лексем и образов в третьей строфе стихотворения. Соответственно, первая строфа приобретает дополнительный смысловой оттенок древних заклинаний.
В седьмом стихе в «Тавриде» впервые появляется личное местоимение в форме первого лица единственного числа (до этого в форме первого лица были только глаголы): «Я все не верую в тебя». Я, сознание, разум человека противополагаются пустому Ничто. Во тьме небытия вспыхивает человеческое Я, упорствующее в своем неприятии вечного Ничто, и в этом противостоянии, в этой борьбе поддерживающее свое существование – подобно тому, как пламя свечи ярче светится в темноте. Эта же мысль высказана Пушкиным в стихотворении 1823 года, в котором в сжатом виде воспроизводится основное содержание «Тавриды»:
Надеждой сладостной младенчески дыша,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, —
Клянусь! давно бы я оставил этот мир:
Я сокрушил бы жизнь, уродливый