зеркальца.
Вредное отражение не хочет брать себя в руки. Оно хочет растаять в объятиях Фердинанда Сергеевича, хочет пропасть в зелени его глаз, хочет дышать воздухом его легких, хочет впиться в четко очерченные губы…
Приходится недоливать в чашки, иначе весь поднос будет заляпан коричневыми кляксами. Секретарь верховного инквизитора оглаживает блузку, расправляет идеальные оборочки на воротнике, одергивает юбку и снимает невидимую пушинку. Несколько движений расческой, потуже волосы. Всё, она готова! Глубокий вдох, глубокий выдох. Темные силы, как же трясутся колени…
– Павел Геннадьевич, разрешите? – после легкого стука Людмила приоткрывает дверь в кабинет начальника.
– Да-да, Людочка. Прошу вас, – раздается в ответ вежливо-холодный голос.
В коричнево-красном кабинете как всегда пахнет ладаном. Людмила прикрывает за собой дверь.
Сердце бухает так, будто схватило самый большой молот кузнеца и со всего размаха бьет в огромную наковальню. Фердинанд Сергеевич сидит по правую руку от начальника. Сидит так, будто это Павел Геннадьевич зашел к нему на собеседование. Лакированные столы соединены буквой «Т» и на столешницах разложены бумаги. Оттиски печатей напоминают о недавней «выволочке». Нет, это не те бумаги. Другие.
Людмила чувствует свою неровную походку, злится на себя, прижимает палец с занозой к подносу, но никак не могу справиться с бурным дыханием. Кровь прилила к лицу и на нем можно жарить яичницу. Фердинанд Сергеевич скользит по женщине чарующими зелеными глазами, а она всеми силами старается переставлять дрожащие ноги.
Только бы не уронить поднос.
– Людочка, с вами всё в порядке? – так может шипеть змея перед тем, как совершит бросок на беззащитного кролика.
Со мной? Конечно же нет! Конечно же не в порядке. Я… Я впервые ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. Воздуха не хватает, сердце колотится с такой силой, словно хочет разнести вдребезги грудную клетку и вырваться наружу. Во рту пустынная сухость, только перекати-поле не катается.
– Дда, Павел Геннадьевич. С утра немного нездоровится, п-похоже, что чем-то отравилась.
– Своими соленьями?
Людмила вздрагивает. Он заметил это?
– Ннет, я не знаю чем. Ничего такого особенного не ела, – Людмила ставитчашку перед Павлом Геннадьевичем, и старается не смотреть на него.
Спрятать взгляд, скрыть эмоции!
Когда же подносит чашку к руке Фердинанда Сергеевича, то не может справиться с дрожью.
Чашка выпадает и разливается…
Коричневая волна цунами захлестывает его руку!
Я пропала…
Людмила закрывает глаза и пятится.
Темные силы, за что вы со мной так? Что я сделала?
– Людмила, нужно аккуратнее, – вместо крика боли раздается спокойный бархатный голос.
Людмила спиной касается холодной стены и открывает глаза. Фердинанд с улыбкой смотрит на неё. Женщина же готова упасть на колени и молить о прощении.