и глазели, смеясь, в пустые
Глазницы мои… А в отсеке стонал
Раненый Петров, и готовил связки гранат
Добродушный рядовой Сидоров. И сказал
Он обычным своим хрипловатым голосом:
–Прощай, брат Вилор1. -(Имя такое
странное было у юноши). А Петров
Нетерпеливо показал глазами на выход -
Идем же, пора! В гимнастерках просоленных
И окровавленных вышли они навстречу
Загомонившим врагам. И к солнцу…
А когда оккупанты, любопытствуя.
Подошли и окружили их, вдруг ахнул
Над русской равниной, качнув тишину, взрыв.
Смертельный и торжествующий! И тугое
Трепещущее эхо забилось в рыданье под
Куполом неба. И вздрогнули, сникнув.
Онемевшие плечи мои. Потом оккупанты
Подсчитали трупы. И долго смотрел
Офицер на круглые очки Петрова. И внезапно.
Втоптав сапогом их в землю, испуганно
Зашагал прочь… А немцам я был не
Нужен – амбразуры мои смотрели на
Запад, с востока же я не был защищен.
И недостроен с севера. Наверное, нас всех
Посчитали пропавшими без вести. Бывало!
3
Через два с половиной года полыхнули
Раскаты грома. По равнинным и вязким
Дорогам загромыхали, тяжело урча.
«Тридцатьчетверки». Запыленные и веселые
Ребята смотрели с их брони на меня.
И были они похожи на Иванова. Сидорова и
Петрова. Смеялись звонко, басили добродушно
И срывающимся фальцетом отдавали четко
Команды… Это я говорю вам точно -
Старый военный дот. Долговременная.
Огневая. Точка… Лавиной они на-
катывались на запад – Ивановы. Сидоровы
И Петровым. И по-прежнему твердо
Надеялись на них – вся Россия и этот
Обезумевший от страха мир…
Пахло в тот год дымком и хлебом.
Какие-то люди появились на пепелищах
Бывших деревень. А потом срубили избу.
На изуродованном немецком тягаче
Курносые парнишки тащили плуг.
Выворачивая жирные пласты земли.
А за ними ковыляли галки аспидные…
Женщины, упрямо клонясь к земле, тянули
Тяжелую борону… Белобрысый, чумазый
Мальчонка стоял на краю поля и ковырял
В носу пальцем. Ребятишки, дразня.
Называли его «Фрицем». А он, полу-
торагодовалый, косолапил по мягкой
Пашне и отчаянно орал: «Ма-аамка-аа!»
Пахло весной. Дымком и хлебом…
4
А теперь через годы все плещутся
Во мне голоса Иванова. Сидорова и
Петрова. Звонко смеется токарь Иванов.
Басит колхозник Сидоров и срывающимся
Фальцетом, необычайно серьезно.
Читает стихи Петров. С рассветом они
Исчезают. И я вздрагиваю, как от взрыва.
И все глубже ухожу в землю. И травы уже
Выше меня… Братья мои, такие же доты.
Стоят