Игорь Сид

Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий


Скачать книгу

в успокоительной пене на границе миров.

      Никто и никогда не посвятит серию эссе всплывающим пузырькам. А ведь они, учитывая флотационные процессы в Мировом океане – копошение бентоса в иле, донное траление, кипение подводных гейзеров и кастрюль на миллионах кухонь, – не менее огромная часть жизни, чем дождь. Просто мы не смотрим. Многие пузыри не достигают нас, растворяются по дороге, – как, впрочем, и дождь не всегда долетает до земли, в пустынях он часто по пути высыхает, я наблюдал это в Намибии.

      У русских дождь идёт. У поляков – просто dżdży, то же у французов – il pleut, и у римлян – pluit: «дождит». Кто? Субъект внеположен ситуации. Бытовой агностицизм.

      Дождь – это всегда разрядка напряжённости, решение конфликта. Тихие слёзы после истерики.

      Громоотводы и водостоки помогают небу кровопусканием. (Атмосферное давление как давление кровяное.) А Абаев объясняет «дождь» через древнеперсидское дуж – доить. Хитроумные греки и латиняне сцеживали падающее на крышу дождевое молоко через комплювий – квадратный водосборник то ли по периметру, то ли в центре крытого двора, – в имплювий, т. е. колодец или бассейн. Там откладывался дождевой сыр – вода с пузырьками. Все приспособления – от римского pluvia «дождь», восходящего к древнерусскому глаголу плювать.

      Пока я дописываю этот текст, на улице третий раз за последний час заканчивается июльский дождь. Власти снова обманули с прогнозом на лето. Но настроение прозрачное, катарсическое. Отгремел гром, намекнув на пубертатную чистоту песен Ю. Шевчука. Очищение и облегчение. Дождь как счастье дехканина. В Интернете промелькнуло сообщение о трёх пострадавших позавчера от молнии в Москве. Один из них умер. В такую слякоть и ненастье он зачем-то припёрся на пляж в Серебряном Бору – тот самый, где мы загорали с Таней Дементьевой и Машей Максимовой в 1996 году, и успели свалить при первом появлении туч.

      Масаи Крыма и Галиции[24]

      Однажды мой знакомый художник высказал в беседе за коньячком довольно странную мысль. Я, заявил он, никогда не был в Танзании и Кении, но считаю их самыми прекрасными странами на свете. О, эти прерии! О, кратер Нгоро-Нго-ро! О, снега Килиманджаро! Я хотел бы там жить и умереть… Только как сделать так, чтобы там не было, как бишь их, масаев? Терпеть их не могу!

      Я порекомендовал ему всё-таки туда съездить. Мол, пообщавшись с масаями лично, ты увидишь, какие они классные ребята. Увы, советом он не воспользовался и в результате окончательно спился.

      Мне вспоминается этот диалог, когда я встречаюсь в поездках с не всегда адекватными представлениями друг о друге жителей юго-востока и запада Украины. От галичан иногда приходилось слышать: ни за что не поеду в Крым – меня там просто кокнут за то, что говорю по-украински! То же самое, но ровно наоборот, говорят порой мои земляки-крымчане.

      Недавно мы с коллегами-гуманитариями провели в Киеве, в рамках Форума издателей, круглый стол на тему «Что нам делать с этим Крымом».