о каких родственниках. Да я и не спрашивал, потому что слово дал. Во рту пересохло от желания задать кучу вопросов. Не верить женщине я не мог, она идеальная копия, клон матери. Почти.
– Простите, что? – выдал я хрипло, приходя в себя. День, и без того не задавшийся (мягко сказано!), теперь обещал быть фантастически ужасным.
– А ты вырос, Артур. Одарис здесь? – Аида демонстративно обернулась, видимо, искала мою мать, которую называла другим именем. Ситуация постепенно разъяснялась. Маму зовут Одри, никакая она не Одарис, а передо мной всего лишь искусная актриса, которой зачем-то понадобилось меня разыгрывать.
– Вы ошиблись с именем. Кстати, удачное сходство. Долго грим делали? – выпалил я, сложив руки на груди.
– Нет, Артур, я не ошиблась, – уверенно проговорила Аида, улыбнувшись. – Синие, как морская бездна глаза, седые волосы, похожа на меня как две капли воды. Даже татуировка есть.
– Извините, я спешу. Отличный спектакль, дамочка, но вам меня не обмануть. Не знаю, откуда вы о нас знаете, но смею заверить, что этот цирк можно прекратить.
Я обошёл женщину и направился на берег по пристани. Это ж надо! Разыграть меня, выдав себя за мать? Ловко. Но зачем?
Вопрос растаял в воздухе, когда я услышал то, что никак не могла знать эта обманщица.
– Она всегда пела тебе, когда ты болел. Песню про красную птичку. Тебе становилось легче после неё, и ты засыпал.
Сказать, что я едва не свалился в воду, споткнувшись после услышанного, – значит, пожалеть мои чувства. Я хотел прыгнуть вниз, вобрать полные лёгкие воды и утонуть. Чёрт побери, откуда она знает?
Когда я учился в средней школе, подхватил ветрянку. Говорят, если не переболеть ею в детстве, то можно умереть. Чем выше возраст, тем вероятнее неблагоприятный прогноз на радость патологоанатому. Так вот, мне не повезло. Я покрылся красными точками и после этого поднялась температура. Меня бросало то в жар, то в холод, по ночам бредил. Никакие лекарства не помогали. В один из дней, когда врачи в клинике сказали, что мне вряд ли что-то уже поможет, мать села рядом с больничной койкой на стул и запела.
Звуки свирели лились по поляне,
Сладкими нотами теплясь в тумане.
Играй, пастушок, ты на радость Чирине,
С красными перьями птичке Фирина…
Я не понимал значения песни, находился в некоем подобии пустоты, проваливаясь в долгий мучительный сон. Голос матери, поющей про красную птичку Чирину, стал для меня нитью, позволившей выбраться из капкана смерти. Несколько дней Одри напевала мне её, поглаживая по голове. Мне действительно становилось легче.
Никто об этом не знал, кроме её и меня! Никто!
– Теперь ты мне веришь, Артур? – спросила в спину Аида, продолжая стоять на месте.
Я продолжал мысленно материться, пытаясь справиться таким образом с накатившими чувствами от догадки… Женщина, что стояла на пристани, ожидая, когда же я повернусь, действительно моя тётя.