а, по сути, одним из организаторов, помимо многих других, в том числе и той книги, какая сейчас будет представлена читательскому вниманию. Сборник начинается её стихами и предоставляет возможность познакомиться с творчеством этого яркого и самобытного поэта и человека.
Виктор Голков, июль 2018
Александра Юнко
«Дом долговечней, чем жилец…»
Дом долговечней, чем жилец.
Но виноград, увивший стены,
Мы станем жать, а не жалеть,
И опьянеем постепенно.
В душистом облаке пыльцы
Неумолкающие пчелы,
Как золотые бубенцы,
Над соком кружатся веселым.
Не плачь, не жалуйся, пчела,
Что вечер близок, век недолог
И на редуты книжных полок
Пыльца сиротская легла.
Недвижен виноград лежит,
Впадая в смертную истому.
Мы станем не жалеть, а жить,
И рухнуть не позволим дому.
Мы будем не жалеть, а пить.
Гроздь умерла, вино воскресло.
Стакан нетронутый стоит
У твоего пустого кресла.
«Уже хлебнули горькое питье…»
Уже хлебнули горькое питье
Навеки пересекшие границу,
Отбросив все ненужное тряпье…
А я неулетающая птица.
При мне мое гнездо и мой птенец,
К моей щеке своей щекой прильнувший.
Я знаю, что придет мне здесь конец,
И задыхаюсь, потому что душно.
Нет, не сужу – и помашу крылом,
Слезу роняя от избытка чувства.
Но, воздух разрывая напролом,
Ты задохнешься – оттого, что пусто.
И в этом мы равны, но я равней –
Младенческим оставленная страхом,
Я стала не свободней, но вольней,
А завтра лягу вровень с этим прахом
Уж лучше о столицах мировых
Я стану тосковать до самой смерти
В провинции, где слышат каждый чих
И каждый вздох твой обсуждают, черти, –
Чем вечно озираться на следы
Свои, и отрезать себя вживую,
И ностальгировать на все лады,
Лелея боль, как рану ножевую.
Не улетаю. Стало быть, без крыл.
Не по размеру мне твой плащ скитальца.
И, слава Богу, пять родных могил
Еще могу пересчитать по пальцам.
«Там, где город К. на речушке Б. …»
Виктору Голкову
Там, где город К. на речушке Б.
Остановку сделал для водопоя,
Не успела я рассказать тебе,
Каково мне без, каково с тобою.
По асфальту взломанному иду,
Озираюсь рассеянно, точно приезжий,
На веселые вишни в чужом саду,
Приоткрывшие занавес зелени свежей.
Ты как будто только что взял билет,
Сел на поезд – и поминай как звали.
И никто не выдаст: тебя здесь нет –
Ни в толпе прохожих, ни на вокзале.
Остается похмелье в чужом пиру
И оскомина от недозрелых ягод.
Час пробьет – я уеду или умру,
И следы мои рядом с твоими лягут.
Сны о Кишиневе
«Доктор Ванинов, дайте лекарство…»
Иерусалим иль Петербург.
Мясник тоскует иль хирург,
Не спит и воду пьет из крана,
Душевные врачуя раны.
В Аделаиде и Айове
Нам снятся сны о Кишиневе.
Летят они, воспалены,
И в местные влезают сны.
Однажды видела воочью —
Иль это только снилось мне? —
Скакал Котовский темной ночью
На страшно вздыбленном коне.
То, огрызаясь на собак,
Капитолийская волчица
На красный свет бежит впотьмах,
И красным светом глаз лучится.
То Пушкин мчится на свиданье,
То бродит хмуро Довид Кнут,
То Боря Викторов с Капланом
На преферанс вдвоем идут.
То