мастерство было так же увлекательно, как для Сифэн – истории о далеких землях. Это была его отрада.
– Я, может, и не слишком образован, но найти работу в Императорском Городе мне будет нетрудно. Устроюсь к какому-нибудь ремесленнику, а потом и сам приобрету известность, – Вэй сделал паузу. – Это ведь Гума хотела, чтобы ты туда отправилась? Что она для тебя задумала?
– Отправиться во дворец и стать… служанкой или придворной дамой, – солгала Сифэн, довольная, что он не видит ее лица. – Деньги и прочное положение в обществе там будут обеспечены.
– Тебе не надо будет работать. Я об этом позабочусь.
Она обняла его вместо ответа и стала смотреть на деревья, стремясь успокоить свое сердце. Дорога огибала южную оконечность леса. До нее уже доносились запахи сырой древесной коры и тучной земли, питающей бесчисленные безымянные растения в лесной чаще. Легкий ветерок раскачивал верхушки деревьев, и они манили к себе, простирая ветви словно руки.
Вэй посмотрел на небо.
– У нас остался час до захода солнца. Тут недалеко стоянка, где можно заночевать, – он похлопал узел, притороченный возле ноги, и оттуда раздалось нежное металлическое позвякивание. – Через несколько дней нам попадется фактория, где я смогу продать эти мечи. На выручку мы купим провизии, которой нам хватит до конца пути.
– Ты, видно, раньше с ними имел дело.
– Много раз. Я хорошо знаю эту дорогу, – произнес он уверенно. – Это самый большой торговый путь, пересекающий весь континент Фэн Лу. Нам повстречаются люди со всех земель, о которых ты читала.
Как он и обещал, по дороге им попадалось множество всадников, и некоторые везли с собой семьи. Сифэн разглядывала их с жадным любопытством, особенное внимание обращая на жен.
Им навстречу попалась кибитка, в глубине которой восседала женщина, прижимающая к груди двоих детей. Ее волосы были покрыты ярко-голубым шарфом с золотой каймой, который красиво сочетался с ее кожей глубокого темно-коричневого оттенка. Обведенные сурьмой глаза, уставившиеся на Сифэн в ответ на ее взгляд, были удивительного янтарно-коричневого цвета, как верхушки колышущихся трав. Их взгляд был пристальным и, как показалось Сифэн, надменным, поэтому она поспешно прикрыла волосами рану на щеке. Внезапно властное чувство всколыхнулось у нее под ребрами, необузданная, грубая жажда охватила ее, но лишь на мгновение, исчезнув, как только кибитка скрылась из виду.
Незнакомка несла свою красоту так естественно, как будто в ней не было ничего особенного. Словно внешность определяла лишь часть женской сущности, а не всю ее целиком. Значит ли это, что Сифэн испытывает раздражение оттого, что ее красота значит больше, чем она сама? Но если красота говорит сама за себя, то, может, все остальное неважно, поскольку ничто другое для людей не имеет значения?
Ее размышления прервал голос Вэя:
– Вот стоянка, о которой я тебе говорил.
Они спускались с гребня холма в долину, посреди которой была расчищена окруженная кустами можжевельника площадка.