так что казалось – ноги стоят в траве. Стараясь не шуметь, Андрей оделся и с сапогами в руках осторожно вышел из гостевой.
«Как же это случилось? – спросил он, пытаясь разогреть тугие, неповоротливые мысли. – Куда же я иду? Господи, не хотел идти, не думал – ноги сами несут… Только куда? Зачем?!»
В анфиладе, где были не зашторены окна, уже вовсю разливался утренний свет. Напольные часы в одной из комнат показывали четверть пятого. Маятник с невидимым из-за черного стекла рычагом беззвучно метался в своем окне.
«Так это же конец! – неожиданно озарила мысль. – Теперь мне ничего не нужно. Сейчас я уйду и больше никогда не вернусь. И меня никто не найдет. Как же я раньше не подумал?! Можно было уйти еще вечером…»
Он направился к двери, ступая осторожно; а поняв, что идет по-воровски, встал, усмехнулся: «Дворянин… Русский офицер…»
Выход был рядом, и фуражка уже в руке – будто бы в этом доме ничего не остается…
Андрей оглянулся назад, тяжело потряс головой: «Вор, вор…»
Не тая шагов, он вернулся в гостевую и встал у порога. Юлия сидела на кровати, завесив лицо волосами.
– Я никому, никому не скажу, – тихо проронила она, выпростав лицо. – Об этом никто никогда не узнает. Эта тайна только наша с тобой.
Он молчал и клонил голову. Голос ее волновал душу, и становилось еще горше.
– А дядюшке скажу, что ты ушел еще вечером. Не дождался и ушел.
Андрей не знал, как ей сказать – «ты» или «вы». Он взял ее горячую руку, поцеловал и с трудом выдавил:
– Прощения мне нет, я знаю…
– Не уходи, еще рано. – Юлия слабо попыталась задержать его, обнять за шею. – Еще патруль на улицах… Ты не уйдешь?
– Простите меня, Юленька…
– Погодите, я во всем виновата! – горячо зашептала она. – Я все когда-нибудь расскажу!.. А сейчас не уходите! Патруль!.. Принесите мне вина!
Андрей пошел на кухню, взял раскупоренную бутылку, но тут же поставил ее обратно и, прихватив фуражку, повернул в замке ключ. Сквозь щель приоткрытой двери он неожиданно увидел Тауринса. Тот сидел на скамейке возле ворот и о чем-то тихо беседовал с охранником. Лица обоих были сосредоточенны и настороженны, словно там происходил какой-то сговор.
Андрей прикрыл дверь и услышал пронзительный и злой хохот за спиной. Он вздрогнул, будто от выстрела; ему почудилось, что, плутая по дому, он давно ждал этого смеха и готовился к нему, но, как всегда, выстрел звучит неожиданно…
Он двинулся на хохот – казалось, смеются на кухне, однако там было пусто. Смех между тем удалился куда-то за стену, и тогда Андрей отыскал дверь черного хода и очутился перед другой дверью, обитой войлоком. Он рванул ее и почуял резкую вонь пота, того самого пота, что смыл вчера в ванне. Смех оборвался. Андрей ощутил чей-то пристальный взгляд и перешагнул порог. Уцепившись руками за прутья железной клетки, старый павиан смотрел с печальной и злой усмешкой, как поживший на свете, неприкаянный человек.
– Ты смеешься? – спросил Андрей. – А сам-то? Провонял весь…
Павиан