отливом, костюм и, взяв меня за руку, отправилась в деревню, как всегда с самым дружеским и открытым выражением лица, что, разумеется, было полной противоположностью манере ее мужа. В таких ситуациях отец и в самом деле вел себя по отношению к местной публике непозволительно. Полагаю, что он был чем-то, неизвестным мне, сильно оскорблен в прежние трудные дни в Роузбэнке, а отец был не из тех, кто легко прощает обиду. Мама была другой, доброжелательной по отношению ко всему миру, не принимающей во внимание чью-то неприязнь, готовой дружить, и она всегда стремилась пригасить «ранимость» отца, развеять предрассудки и смягчить враждебность. Эти субботние выходы, якобы ради того, чтобы сделать необходимые покупки, имели другую цель, и во время нашей прогулки мама, полная готовности здороваться со встречными и отвечать на приветствия, в сияющей атмосфере добросердечия поддерживала оживленный разговор со мной на всевозможные темы, таким образом создавая у местных впечатление того, сколь сильны наши социальные инстинкты.
В этот конкретный день она провела очень приятные полчаса у мисс Тодд, хозяйки галантерейной лавки, выбирая для Мэгги темное платье, а также новую пару чулок и домашнюю обувь. После этого она от души поболтала с Полли Грант, которая не преминула спросить о моем кузене Теренсе, а затем, выйдя из бакалейной лавки, мама ответила на самый настоящий поклон от миссис Дати, пожилой жены деревенского врача. Обстоятельства сами шли навстречу маме. И это еще не все. Когда мы повернули к дому, перед нами, торопливо перековыляв на нашу сторону дороги, встал Пин Рэнкин:
– У вас найдется минута, миссис Кэрролл?
Естественно, у мамы было сколько угодно минут. Пин, холостяк, всегда был застенчив с женщинами. Он сделал быстрый вдох, что, я знал, является прелюдией к продолжительной речи, такой же запинающейся, какая, без сомнения, омрачала его проповеди.
– У вас талантливый мальчик, мэм. Некоторые из его сочинений выдающиеся. Я читаю их классу. Но я хочу поговорить с вами о другом. Дело вот в чем. Леди Мейкл организует для детского дома благотворительный концерт, который состоится в деревенском зале пятого числа следующего месяца, и я подумал… мы подумали, не согласитесь ли вы сыграть на фортепиано. Я… мы были бы вам премного обязаны и благодарны, если бы вы пошли нам навстречу.
Я быстро взглянул на маму. Она покраснела. Ответила она не сразу.
– Ой, мама! – воскликнул я. – Ты ведь так прекрасно играешь.
– Да, – сказала она тихим голосом. – Я согласна.
По дороге домой мама, обычно такая разговорчивая, оставалась совершенно безмолвной. Однако по ее молчанию было понятно, насколько дорого ей это общественное признание, которого так долго пришлось ждать.
На кухне отец заваривал в печи какой-то травяной чай. Его простуда, по-видимому, не совсем прошла, и он взялся самостоятельно лечиться отваром. Выглядел он больным и был далеко не в лучшем настроении. Когда мама поделилась с ним своими грандиозными новостями, он