понятия, как «мировоззрение» (нем.: «Weltanschaung»). Также не случайно, что слова «t'iSoq» на древнегреческом и «вид» на славянских языках обозначают общую характеристику явлений, опирающуюся на зрение.
Есть, однако, смысл предполагать, что звуковые составляющие сравнительно больше задают тон при гипотетическом выделении понятийного аппарата, например, у летучих мышей, чем у нас, и что тактильные импульсы преимущественно лежали бы в основе выделения понятийного мира у медуз и т. д. Значит ли это, что объективное знание является зрительным отражением более подлинных понятийных основ, которые возможно обнаружить под понятиями объективного знания? Или можно ли на данных примерах сделать эпистемологический вывод о том, что субъективное знание первично по отношению к объективному знанию? Верно ли, что «you would know in words that which you have always known in thought»[58] (пер. c англ.: «И вы услышите в словах то, что всегда знали в мыслях»)?
Возможно ли реконструировать подлинное восприятие мира, не обременённое производными образцами, преодолевая стереотипность мира? Надежда найти положительный ответ на подобные вопросы связана с допущением неискоренимого влияния объективного знания на наш субъективный мир. Мы можем, однако, осознать вездесущую стереотипность и необособляемую нераздельность нашего понятийного мира, за которую мы, в отличии от физической карты мира, не можем заглядывать по той простой причине, что мы видим второй в перспективе, заданной первым. По этому поводу Паскаль сделал следующее заключение: «[…] И мне кажется, что тот, кто постиг бы первоначало вещей, мог бы дойти и до постижения бесконечности. Одно зависит от другого, и одно ведет к другому»[59]. Подлинность мира не совместима с понятийным миром и, соответственно, заканчивается там, где наш мир начинается, подобным образом, как «умозаключение может быть разложено на его отдельные элементы, но не может быть сложено из них» [60].
Непонятное начинается там, где нет понятий, а наш мир уже структурирован нашим понятийным аппаратом: «3.03 Wir können nichts unlogisches denken, weil wir sonst unlogisch denken müßten»[61](пер. с нем.: «3.03 Мы не можем помыслить ничего нелогического, поскольку иначе мы должны были бы мыслить нелогически») и «Alles Erklären wurzelt als verstehendes Entdecken des ausbilden kann. Alles Erklären wurzelt als verstehendes Entdecken des Unverständlichen im primären Verstehen des Dasein»[62] (пер. с нем. «Всякое объяснение как понимающее раскрытие непонятного коренится в первичном понимании присутствия»). Но чтобы попытаться понять самое непонятное, нужно расстаться с пониманием. Понимание – это преобразование непонятного в определенные понятия на основе уже понятого. Процесс приобретения нового знания, таким образом, подобен скольжению улитки за счёт выделения собственной слизи. В этой связи уместно сослаться на следующее высказывание Биби-хина: «Ускользая, он оставляет после себя мир»[63]. Мы даже не можем себе представить, как могло бы быть по-другому.
§ 1.3 Единство понятийных структур
Следующие высказывания раннего Витгенштейна наглядно иллюстрируют основополагающую мысль традиционного мышления западной философии: «1.21 Eines kann der Fall sein