и моей образованности не стоит удивляться.
– Что вы себе заказали, Ричард?
– Несколько минут назад я допил кофе с виски.
– Как кофе?
– Неплох. Бывает лучше и хуже, как и с людьми. Виски слишком слабый, разбавленный, а впрочем, это Рим. Я стучу клавишами своей машинки достаточно громко, но не привлекаю посторонних взглядов. Знаете почему, доктор?
– Потому что на улице слишком шумно.
– Правильно. Никому нет дела до меня, внешность у меня незапоминающаяся, и мое лицо вряд ли кто вспомнит в этом городе.
– Опишите себя. Как вы выглядите, сколько вам лет, какая одежда сейчас на вас.
Это уже была не простая беседа, а настоящий сеанс психотерапии. Фредерик погружался в глубины души пациента, лежавшего перед ним.
– Мне восемьдесят лет. Мои волосы – белые, мои брови – тоже белые и густые, у меня белые даже глаза. Мои руки дрожат не так сильно, как у Гарри, пальцы уверенно стучат по знакомым клавишам. Я пишу пьесу «Родимое пятно». Меня вдохновляет не Рим, нет, меня вдохновляет молодая особа в красивом платье с родимым пятном на оголенной шее, итальянка лет двадцати. Она сидит в середине кафе за столиком рядом с каким-то неуместным типом, итальянцем, плохо одетым. Конечно же, красит мужчину не одежда, но женщина всегда обращает внимание на то, дорого мужчина одет или нет. Так вот, я страдаю провалами в памяти, у меня обнаружена болезнь Альцгеймера, да, это не раковая опухоль, доктор, но доставляет немало неудобств. Вот ты сидишь, отдыхаешь в кафе и пьешь кофе. А когда ставишь чашку на стол, то забываешь, где ты и почему у тебя такие морщинистые руки, почему они в коричневых пятнах и что это за суета вокруг тебя, что за город такой, в котором температура воздуха выше тридцати и где задыхаешься, даже сидя в тени.
– Когда у вас обнаружили болезнь Альцгеймера?
– Не помню когда.
– Вы мне врете сейчас?
– Нет.
– Вы пишете пьесу о женщине, она ведь пустышка, дешевка. Согласны?
– Согласен. Но объясните, прошу вас, с чего вы сделали такой вывод, доктор.
– Все просто. В вас давно угасла сексуальная энергия, двигатель вашего душевного подъема…
Ричард Ло его оборвал.
– Порыва… Не «подъема». Ваша фраза слишком пошло звучит и все портит.
– Пусть будет «порыва». Я не против.
– Да, порыв слаб, и мои чувства туманны, но ведь пальцы помнят, какие на ощупь родимые пятна у женщин, тело, возможно, помнит…
На этот раз доктор Браун забрал пешку.
– Ваше тело не имеет памяти. Кожа и все, что под ней, реагирует лишь на сигналы мозга.
– Я слишком стар, доктор. И через несколько минут я умру.
– Вы еще не стары, Ричард Ло. И хватит передо мной разыгрывать комедию.
– Я не разыгрываю перед вами комедию, доктор Браун, – произнес пациент каким-то поникшим и жалобным голосом.
– Вы мне нагло врете. Я верю в то, что вижу своими глазами. А вижу я сейчас вас, лежащего на полу, а не