у него из рук свои трусы – и едва не упала. Джинсы пришлось надевать сидя. У меня мелькнули жуткие подозрения. Ноги почему-то не слушались.
Он буравил меня взглядом. Стоило мне одеться, как его тон резко изменился.
– А ведь я тебя обрюхатил, сучка, – хмыкнул он. – Что делать будешь?
Я поняла: это повод меня прикончить. Чтобы не оставлять улик. Спасти меня могло только притворство.
– Умоляю, никому не говори, – зачастила я. – Сделаю аборт, вот и все. Только, пожалуйста, никому не говори. А то мать меня прибьет. Умоляю, – повторяла я, – чтобы только никто не узнал. Меня из дому выгонят. Пожалуйста, никому ни слова.
Он захохотал:
– Уболтала.
– Вот спасибо. – Блузку я надевала уже стоя; она так и осталась вывернутой наизнанку. – Так я пойду?
– Погоди-ка, – спохватился он. – А поцеловать?
Для него это было завершение любовного свидания. Для меня – новый виток ужаса.
Я его поцеловала. Кажется, у меня было сказано, что мое сознание осталось свободным? Вы и сейчас этому верите?
Он снова рассыпался в извинениях. Даже прослезился.
– Какой же я подлец, – твердил он. – А ты хорошая девочка, умница, не обманула.
Меня поразила эта слезливость, но в то же время испугала – еще одна непостижимая деталь. Чтобы не испортить все дело, нужно было тщательно выбирать слова.
– Да ладно, – выдавила я. – Все нормально.
– Нет, где ж нормально. – Он замотал головой. – Я кругом виноват. Ты хорошая девочка. Правду мне сказала. Уж прости меня.
В кино и в театре мне всегда были ненавистны подобные сюжеты: сначала женщину берут силой, а потом долго и нудно вымаливают прощение.
– Я не в обиде. – Что ему хотелось услышать, то и сказала. Лучше отдавать жизнь по кусочкам, чем сразу.
Он встрепенулся. Будто впервые меня увидел.
– А ты красивая.
– Можно забрать сумочку? – Без спросу я боялась пошевелиться. – А книги?
Его голос вмиг стал деловитым:
– Говоришь, у тебя с собой восемь баксов?
Из моего заднего кармана он извлек сложенные банкноты. Между ними затесались мои водительские права с фотографией. В штате Нью-Йорк выдают права другого образца, не такие, как в Пенсильвании.
– Что за фигня? – спросил он. – Карточка на скидку в «Макдоналдсе»?
– Не совсем.
Когда к нему попал мой документ, я похолодела. Он и без того отнял у меня слишком многое: при мне остались только мозги да личные вещи. Я надеялась уйти из тоннеля, сохранив при себе хотя бы это.
Прищурившись, он вгляделся получше. Фамильное колечко с сапфиром, которое поблескивало у меня на пальце, осталось без внимания. Побрякушки его не интересовали.
Ко мне вернулась сумочка, а потом и книги, которые в тот самый день мы купили вместе с мамой.
– Ты сейчас куда? – спросил он.
Молча я указала рукой.
– Ну, ступай, – сказал он. – Береги себя.
Я пообещала непременно себя беречь. Сделала шаг, потом другой. По дну тоннеля, через проход в ограде,