сильными. Они должны быть аккуратными, ухоженными… У германских рабочих должны быть широкие, твердые ладони… Но у них не должно быть грязи под ногтями! Ни за что! Никогда!.. (Уходит.)
Парикмахер. Мои руки… Мои руки… – они действительно бледные… Мне стыдно в этом признаться… Мне стыдно признаться в этом даже самому себе. Но… Мой дедушка был словаком… Да – мой дед был словаком. И он называл меня не так, как зовут меня сейчас… Он называл меня не Фриц. Он называл меня Франтишек… Я носил короткие штанишки… Мне казалось, что у меня слишком толстые бедра… У меня, на самом деле, были слишком толстые, жирны бедра… Я завидовал своим ровесникам, – мальчишкам. У которых были нормальные, узкие бедра… Я смотрел на бедра окружавших меня детей и сравнивал… Я так устал от этого! Устал всё время сравнивать… Сравнивать себя и других… Один раз я сделал подлость… Я совершил эту подлость в детстве, – это была маленькая, детская подлость, – но я… Мне это никак не дает покоя!.. У моего друга, Гюнтера, дома был маленький цыпленок, – курочка… Гюнтер любил его, – он играл с ним и приглашал меня к себе в дом – чтобы мы поиграли с этим цыпленком вместе… Мне казалось, что с появлением этого цыпленка между мной и Гюнтером как-то всё разладилось… Мне казалось, что раньше между мной и Гюнтером отношения были совсем другие – намного лучше!.. Мне казалось, что Гюнтер стал относиться к своему цыпленку так же, как он когда-то относился ко мне… И вот однажды… Один раз, когда Гюнтер позвал меня к себе домой и мы стали вместе, вдвоем играть с цыпленком… Мы заставляли его ходить по маленькому самодельному мостику, который мы сделали из школьной линейки… И вот, – когда мы были особенно увлечены этими похождениями цыпленка по узкой линейке, Гюнтера вдруг позвала его мама. Она звала его из другой комнаты. Гюнтер ушел… Я взял цыпленка… У меня были не только крупные ноги, бедра. У меня всегда были крупные, большие руки… Дедушка брал мои руки, мял их, гладил и тихо повторял: «Ты родился сильным человеком, Франтишек!..» Так вот – я взял этого маленького цыпленка, – птичку моего друга Гюнтера… И я сжал его в своих руках!.. Я сжимал его и говорил себе… Вернее, я даже ничего не говорил, – слова сами звучали у меня в голове. Эти слова произносились голосом моего дедушки, словака… Я сжимал горячее, пушистое тельце – которое, как могло, старалось сопротивляться мне, моим большим рукам, – я сжимал, то, что было у меня в руках, и тихо повторял: «У тебя сильные руки, Франтишек!.. У тебя сильные руки…» Когда я разжал руки… в них лежал цыпленок. У него были закрыты глаза. Он был мертв… Я сказал Гюнтеру, что он подавился зернышком, пшеном – которое было рассыпано в углу, рядом с крышечкой от мыльницы, наполненной чистой водой… И тут… Как раз в этот момент в дом Гюнтера и его родителей вошел мой дед… В руке у деда была суковатая палка, покрытая темным лаком… Эту трость он сделал для себя сам, – своими руками… Он вошел и сказал… Я до сих пор не могу об этом вспоминать!.. Он сказал: «Собирайся, Франтишек. Пошли домой…» И вот сейчас я смотрю на свои руки… И мне кажется… Я не понимаю: почему они стали такими бледными?.. Они