что он будет последним. Госпитализировали меня 09.01.2017, но по жизненным показаниям операцию отложили на 2 дня. Риск был максимальным. Я потеряла много крови – гемоглобин был такой, что оперировать было нельзя. Терапевт «добро» на операцию тоже не дала – мне прямо в ее кабинете стало плохо, поднимали меня на этаж на каталке. Сердце давало сбои.
– Как Ты это выдержишь?», – спросила она.
– Нужно ждать, когда состояние улучшится.
Но на консилиуме прозвучала единственно верная фраза хирурга, которая отрезвила ситуацию: «А когда станет лучше? У нее рак. И с каждым днем будет становиться стремительно хуже. Время играет против нас. Стартуем.» Это был единственный хирург и единственный анестезиолог, которые приняли решение биться за мою жизнь. За меня нигде не брались. Читая документы о непереносимости кучи антибиотиков, сразу говорили, что выскочить БЕЗ НИХ ПОСЛЕ ОБШИРНОЙ ОПЕРАЦИИ НЕРЕАЛЬНО, 100-процентный летальный исход. Плюс непереносимость местной анестезии, нескольких видов наркоза – всё это оставляло мне пару процентов, что я вернусь с операционного стола. «Будь готова, что может быть придется сделать бОльший обьем, чем запланировано. Я предполагаю, что стадия у тебя более серьезная, чем показало МРТ». Хирург смотрел как в воду. Фенозипам перед операцией я пить не стала – не знала пойдет он мне или нет и я предпочитаю ТРЕЗВЫЙ МОЗГ в любых обстоятельствах. Полночи накануне я в палате записывала на телефон видео-дневник для канала «Россия» – отвечала на их вопросы. Они же попросили сделать для них потом фото и видео на телефон, когда меня привезут с реанимации. Я подводила итоги. Вся моя жизнь была перед глазами и я понимала, что теперь у меня только одна цель: остаться живой. Я недооценила, насколько физически это будет тяжело.
Меня переселили в одноместную лучшую палату в конце коридора, и это очень помогло части отделения не слышать мои послеоперационные беспрерывные стоны и крики. «Я вернусь», – прошептала я мужу и маме, снимая с пальца обручалку и уходя в лифт, который вез меня сразу в оперблок. (Оперировали меня сразу в реанимационном отделении).
Я пишу всё это и у меня снова волосы встают дыбом. Я ложилась на операционный стол и надо мною были молитвы людей, молитвы моей семьи. Я это реально ФИЗИЧЕСКИ СЛЫШАЛА И ОЩУЩАЛА, физически видела этот полупрозрачный КУПОЛ ИЗ МОЛИТВ. Я не забуду этот день! После него начался самый мучительный ад восстановления, который я не могу описать словами. Если ад существует, то я его прошла. Другого пути не было. Врачи сделали невозможное. Лапароскопически была проведена уникальная ОБШИРНАЯ операция ТАКОГО объема, который требовал полостного вскрытия. Но хирург понимал, что при последних стадиях и ОБШИРНОМ раке нельзя так разрезать – нужно выиграть для меня время на восстановление, чтобы я успела начать химию и лучевую. И продолжил операцию именно лапароскопически, чтобы потом быстрее заживали швы, и почти 6 (!) часов он делал всё, что мог. Я открыла глаза в реанимации