колени к груди и обхватив их руками, глядя на воду и размышляя. От озера пахло свежестью, с луга – нагретыми на солнце цветами и травами.
Вечерело. Стало прохладнее, прозрачный воздух пожелтел и зазвенел комариными песнями. Над озером начала образовываться легкая дымка, растеклась по поверхности воды, потянулась невесомыми, неосязаемыми щупальцами к сидящей на камне Марине. Вместе с озерной свежестью к ногам подполз и холодок иррационального, первобытного детского страха, обвился вокруг, скользнул под одежду и мурашками взбежал по спине к затылку, шевельнул волосы… Поежившись, Марина поднялась с камня и торопливо зашагала к пансионату. Не сегодня, озеро, не сейчас…
Ужин в компании книги. Тихий закат над озером, волны тумана, зарождающиеся у кромки леса и молочной пенкой растекающиеся по водной глади. Вечер в комнате, темнота, бессонница, размышления, запах влажной листвы и тумана из открытого окна. В корпусе Марина с сегодняшнего дня осталась единственной постоялицей, и настолько полное и безоговорочное одиночество будоражило кровь, заставляя с замиранием сердца вслушиваться в ночные звуки, гадая, кто или что их издает и – что уж греха таить! – немножечко мечтая…
Глубокий, но беспокойный сон. Мне что-то снилось? Туман… Озеро… Переплетение ветвей. Или… кто-то?.. Кто здесь?
Марина, Марина… Что у тебя в голове?.. Что у тебя… на сердце?
Озеро, не тронь меня…
Выйдя утром из номера, Марина прикрыла за собой дверь, повернулась – и замерла на месте, изумленно вздохнув: напротив ее двери на зеленом вытертом ковре стояла импровизированная ваза, сделанная из какого-то сосуда (предположительно литровой банки), обернутого берестой и обвязанного гибкими березовыми веточками. В березовой вазе стоял букет полевых цветов: ромашки, колокольчики, кукушкины слезки, люпин, лютики… и множество других, названия которых Марина не знала. Ошеломленно наклонившись и подняв букет с пола, она вдохнула аромат цветов, смешанный с запахом озерного тумана… и только тогда заметила торчащую между соцветиями свернутую в трубочку бумажку. Развернув ее, она прочитала: «Прошу прощения за ваш нарушенный покой». Твердый, угловатый почерк, почти без наклона. Ну и характер у вас, Яр…
Придя в столовую на завтрак, она сразу же подошла к столику Яра и с улыбкой уставилась на него, сложив руки на груди. Яр отложил книгу и слегка привстал на стуле.
– Доброе утро! – его стальные глаза засветились неожиданным теплом.
– Это было совершенно необязательно, – выпалила Марина, чувствуя, что под этим взглядом сердце начинает часто-часто колотиться где-то в горле. О черт, кажется, этот учащенный пульс можно увидеть невооруженным глазом – по бьющейся на шее жилке…
– Естественно, делать это было необязательно, – улыбнулся Яр, и от теплой иронии в его голосе у Марины защекотало в груди, где-то за ключицами, – но просто почему-то очень захотелось. Прошу, садитесь, составьте мне компанию, если вы не против, – он