вам, – девушка осторожно приняла колючий стебель.
– Спасибо…
«Подводник… И глаза не улыбаются»…
А даритель двинулся дальше, раздавая цветы направо и налево, девушкам и старухам.
Две подружки весело чмокнули моряка в щеки. Пожилая дама в сиреневой фетровой шляпке недовольно бросила: – Вот ведь, выдумал, если деньги лишние, бедным бы отдал…
Подводник пережил аварию. Не такую, о которой сообщают в новостях. Локальную, о которой не принято распространятся. Потому что все обошлось, и ни к чему портить репутацию флота. Пожар в отсеке. Он успел вытащить товарища, но тот умер от ожогов. А у него над головой снова оказалось небо, не стальной потолок и толща вод. Солнце, розы, красивые девушки… И надо снова пробовать жизнь на вкус…
«Надо же, попала под раздачу…» – грустно усмехнулась про себя Милочка. «Странный… Наверное, у него что-то хорошее случилось…»
У нее не было парня, а цветы дарили только сослуживцы в день рождения или на Восьмое марта.
У нее в голове завелись бабочки
У нее в голове завелись бабочки. Разные. Бледно-желтые махаоны с синими окошечками по зубчатым краям крыльев, небесно-яркие маленькие голубянки, мрачные мнемозины, чьи крылья в черно-белую клетку напоминали о дуализме мира, и еще какие-то совсем непонятные, одно крыло красное, другое белое, а два других – оранжевые, как на детских рисунках или рекламном плакате. Чтобы их описать всех, понадобилось бы предложение-«гусеница», такое длинное, что к его концу легко забылось бы, где жили все эти выставочные экземпляры.
Бабочки копошились, шуршали лапками, пытались взлетать. Казалось, в этом шебуршении слышится: – Выпусссти нассс, выпусти нассс…
Как неудобно, когда в голове вместо умных мыслей о благоустройстве мира, или хотя бы о том, что повкуснее сварить на ужин и какую кофточку купить к лету, возятся насекомые! Ладно бы еще, тараканы. Сегодня тараканы в голове – почти что признак нестандартности, «изюминки». Но бабочки? Нарядные, изящные, с нежными крылышками… В темноте, запертые в костяном шаре…
Это случилось в первый раз в невесомой тишине вечера. Бабочка выбралась на волю и закружилась под зеленым колпаком настольной лампы. Мохнатая, неяркая, но такая живая и уютная. Пришлось срочно погасить лампу, открыть окно, чтобы выпустить ее в ночь, не дать опалить крылышки.
Они выползали и вылетали. Ранний рассвет позволил видеть, какие они. После первой, хоть и неброской, но целой и ладненькой, появились более яркие, крупные. Но все с изъянами. У одной помято крыло, у другой стерся рисунок, у третьей поломаны тоненькие усики. Некоторые, едва взлетев, падали с жалобным шорохом. Их становилось все больше и больше. Все меньше и меньше было среди них таких, которые смогли вылететь в распахнутое окно. Все больше и больше хрупких созданий падало на пол, и, пару раз трепыхнувшись, застывало пестрым мусором.
И наконец,