что без божественного промысла здесь не обошлось.
Само его рождение от странного брака широкоплечего кубанского парня, приехавшего в шахтерский край на заработки, и скромной еврейской девушки, родители которой сгинули во рву под Мариуполем осенью 1941 года, было удивительным.
Шел 1957 год, и, несмотря на «оттепель», евреев не любили ни на Кубани, ни в Дебальцево, как не любили и до революции, и после нее, как не любили их Сталин и Гитлер и как не будут любить при других царях и диктаторах.
Отслуживший армию розовощекий, удалой кубанский казак Коля Краснов влюбился в скромную черноволосую девушку, работавшую в бухгалтерии шахты, – Свету Натарзон, жидовскую сиротку, как называли ее девушки-сослуживцы.
А она была хороша. Хороша уже тем, что отличалась от всех окружающих: бледной матовой кожей, будто бы кто-то капнул в молоко несколько капель алой артериальной крови, тонким станом, хрупкими, словно у древнегреческой статуи, чертами лица, а также полным отсутствием природной наглости и задорной нескрываемой распутности, столь свойственной молодым широкозадым девахам из рабочих городков.
Колю Краснова поразили ее руки, которые он увидел в окошечко кассы. Тонкопалые, почти прозрачные на свету, с удивительно гладкими розовыми ноготками. Руки дамы. Словно и не пережила она годы оккупации с висящей над ней, как и над всеми чудом выжившими евреями, угрозой мгновенной или долгой мучительной смерти. Не было семи детдомовских лет, страшного 1952 года, превратившего советских мирных антисемитов в черносотенцев, когда Света благодарила Бога за то, что пошла на бухгалтерские курсы, а не в медицинское училище.
Руки эти не покрылись цыпками и трещинами от ледяной воды в рабочих общагах, не потемнели от черной угольной пыли, которую ветер срывал с пирамид терриконов и гнал прочь, в степь, к далекому Азовскому морю. Потом он, нагнувшись, через полукруглое окошечко увидел ее лицо с огромными миндалевидными черными глазами, бархатными и влажными, и понял, что пропал.
Через три месяца Света Натарзон сменила фамилию на Краснову, а еще через десять месяцев, в июле 1958 года, в одноэтажном обшарпанном роддоме, окна которого стали совсем мутными от едкой пыли, наполнявшей воздух и шахтерские легкие, родился Краснов Константин Николаевич.
Горластый, толстозадый малыш, здоровый плод странного брака по любви, так как браки по любви и в ту пору были редки и необычны.
Будучи от природы людьми совершенно разными, супруги Красновы получили от жизни то, о чем можно только мечтать, и ничто – ни девятиметровая темная комната в бараке для семейных, ни закопченная общая кухня, ни вопли маленького Кости – не могло помешать им быть счастливыми. Они были молоды и они любили.
Костя помнил их переезд в двухкомнатную хрущевку в шестьдесят третьем, когда мать плакала от счастья, впервые в жизни узнав, что такое иметь собственный угол. Помнил прогулки с отцом на выходные, его запах – запах мыла, накрахмаленной рубахи, смешанный с крепким табачным духом. Лицо и руки с