.

натягивал на руки перчатки.

      – Вот разберемся, и получите приказ.

      Волошин неторопливо достал часы:

      – Уже почти двадцать два часа, товарищ генерал. В случае чего, когда же мне готовить батальон?

      Генерал шагнул к выходу, но, остановившись, сказал с не покидавшей его язвительностью:

      – Ишь забеспокоился! Раньше надо было беспокоиться, товарищ комбат.

      – Раньше батальон имел другую задачу.

      – Наступать – вот ваша задача! – повысил голос генерал. – Наступать! Запомните раз навсегда! Пока враг не изгнан из пределов нашей священной земли – наступать! Не давать ему покоя ни днем ни ночью. Забыли, чьи это слова? Напомнить?

      Комбат зло молчал. Против этих слов у него не было и не могло быть возражений, тут он оказался припертым к стене. Это было почти унизительным – молча стоять так, под строгим генеральским взглядом, опустив руки по швам, и чувствовать, как генерал, празднуя над ним побед у, презрительно сверлит его своим начальственным взглядом. Да, он победил строптивого комбата и с высоты своей генеральской власти минуту демонстративно наслаждался этим. Затем протянул руку к палатке, чтобы выйти из землянки, как вдруг остановился, будто припомнив что-то.

      – За отсутствие дисциплины в батальоне и эти штучки санитарного инструктора объявляю вам выговор, комбат. Вы слышите?

      – Есть! – сжав челюсти, выдавил Волошин.

      – Вот так! Получите в приказе по армии.

      В мертвой тишине, которая наступила в землянке, генерал еще раз пронзил его властным взглядом и вдруг будто случайно увидел у стенки Джима.

      – А собачку вашу мы заберем. Вам она ни к чему – командуйте батальоном. Крохалев!

      Палатка на выходе приподнялась, и в землянку влез незнакомый боец в бушлате.

      – Крохалев, возьмите пса!

      Боец не очень решительно сделал два шага вперед и с протянутой рукой наклонился к Джиму. Пес угрожающе насторожился и вдруг с такой яростью гаркнул, что Крохалев в испуге отскочил к порогу. «Ага, черта он вам дастся! – злорадно подумал комбат. – Берите, ну!»

      Генерал, уже приподняв палатку, вдруг обернулся:

      – Что, не идет? Комбат, а ну дайте своего человека!

      Волошин сжал челюсти, ощущая полный свой крах.

      Генерал ждал, но у комбата все не хватало решимости на это позорное в отношении пса предательство.

      Пауза затягивалась, генерал ждал, и Гунько деланно встрепенулся от возмущения:

      – Вы слышали приказ? Где ваши бойцы? А ну там, в траншее, – живо!..

      В землянку ввалился Чернорученко и вопросительно уставился на командира полка. За его спиной из-за палатки выглядывал Гутман.

      – Берите собаку! Живо!

      Чувствуя, что Джима уже не спасти, Волошин ледяным голосом приказал:

      – Гутман, возьмите Джима!

      – Куда? Это наш Джим. Куда его брать?

      – Прекратить разговор! Выполняйте приказ!

      Обезоруженный холодной неумолимостью комбата, ординарец недоуменно пожал плечами:

      –