с готовностью закивала, вспомнив свою «хозяюшку».
– Сама-то как?
– По-старому. Хозяйка бивает, но кормит хорошо.
Серена не рассказывала, что служит во дворце, самой принцессе. Луша считала, что она работает за харчи в зажиточной семье.
– Бивает – это ничего, шняга. Не самое дерьмо. Меня вон Горту тоже случается таскать за волосы. Коли мало на хату принесу. Сегодня, если после боев не повалит, тоже приложит, обнеси Создатель. Не надумала еще по нашему промыслу пойти? Деньжата ведь легкие. С тебя не убывает, инструмент не снашивается, – шлюха хихикнула. – А то скажу Горту, чтобы взял в дело. Одинокой девице в нашем деле никак нельзя. А он не злыдня. Что потреплет иногда – так без того нельзя с нашей сестрой, иначе совсем уж внаглую крысятничать станет. А он если и бьет, то не больно, так, для острастки. До крови меня ни разу не прикладывал. Ну, что по мордасам не хлобыщет, это понятно – кому надо товарный вид портить? Ты вон милашка выросла, у тебя отбою от карасиков не будет. Еще и выбирать сможешь. С богатеньким – пойти, забулдыжку синюшного – отшить. Потом, глядишь, под крышу пристроилась бы, в бордель поприличнее… Там житуха послаще нашего. Я вот не почесалась вовремя, а теперь уж годы не те. – Луша тоскливо вздохнула, задумавшись над своим житьем-бытьем. – Башкой мотаешь? Маленькая еще, честь девичью бережешь? Эх, Серенчик, честь девичья недорого стоит. Это только фей, сказывают, их колдучество бережет. Сказывают, к ним мужик не подступится, пока сама не даст. С нашей сестрой проще: один к земле прижал, второй юбку задрал, третий ноженьки раздвинул – и нет ее, чести девичьей. И ничего ты с нее не поимела, никому больше не нужна. Так что если уж ценишь свою честь, хоть продай подороже, чтоб не зря просерить…
Серену покоробило. Она знала печальную Лушину историю. Та родилась в захолустной морехской деревне, строгих нравов и традиций. Ее изнасиловали разбойники. По суровым обычаям обесчещенную девушку изгоняли, даже если она не была виновна. Лушу отвели в лес, там и оставили. На нее наткнулись все те же разбойники. Тешились с ней, пока не надоело. А потом продали столичному сутенеру Горту. Луша знала, о чем говорила, – недорого стоит девичья честь.
От ее рассуждений у Серены мурашки по коже бегали. Девочка выросла на дне, среди городских отбросов: воров, шлюх и побирушек. С раннего детства она зарабатывала на пропитание пением и попрошайничеством. У Серены был чудный голос, и это избавляло ее от других видов «заработка». Община не заставляла ее воровать или продавать свое тело. Как только она стала что-то понимать, мысль о воровстве не так пугала ее, как мысль, чтобы отдаться кому-то против воли. Серена твердо знала, что для нее это равносильно смерти. Если принцы или другие озорники изловят ее, если ее постигнет Лушина участь, она умрет. Не покончит с собой, а умрет, тихо, неприметно, неотвратимо. Она печально смотрела на Лушу, не находя слов, чтобы объяснить проститутке, почему сей промысел закрыт для нее. Луша сама переменила тему, вспомнив важную новость.
– А Марг-то вышел из тюрьмы! Спрашивал про тебя. Я