самой Мариной Цветаевой (по другому поводу), Ариадна Эфрон сделала все, чтобы сохранить живую жизнь их семьи на земле – то, что «кончилось, сгорело дотла, затонуло до дна» – поднять со дна собственной памяти и ВОСКРЕСИТЬ.
Семья Марины Цветаевой и Сергея Эфрона собрана здесь «под одной обложкой», разумеется, не в полном объеме – это было бы просто физически невозможно, и какой-то отбор был необходим, но их внутренние переклички и расхождения, их чувства на одной волне и на волнах несовместимо разных, их спонтанные отклики на события и аналитические размышления о них, их суждения о времени, о России, о прошлом, настоящем и будущем, о нравственных постулатах и возможности или невозможности их пересмотра – предстанут здесь как ПОПЫТКА ВОССТАНОВЛЕНИЯ (по фрагментам) романа о земном доме поэта на ветру времени. Нужно только прочесть его…
Марина и Сергей
«Читающие теперь стихи зрелой Марины Цветаевой уносят с ее страниц трагический образ поэта и женщины, не нашедшей себе в жизни счастья», – так Анастасия Цветаева начала одну из глав своей большой книги «Воспоминания» («Марина, Сережа и Аля».).
В самом деле, многие строки цветаевской ранящей лирики потрясают именно трагедийным накалом.
…Расставание – не по-русски!
Не по-женски! Не по-мужски!
Не по-божески!..
…О вопль женщин всех времен:
«Мой милый, чтó тебе я сделала?!»
И слезы ей – вода, и кровь —
Вода, – в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
…Гора горевала о том, что врозь нам
Вниз, по такой грязи…
…Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот…
Очень неожиданно прозвучало после всего этого страстное опровержение Анастасии Цветаевой, идущее сразу за ее словами, приведенными выше (о сложившемся читательском представлении о Марине):
«И никто, кроме меня, ее полу-близнеца, не помнит тех лет ее жизни, которые это оспаривают. Но я их помню, и я говорю: Марина была счастлива с ее удивительным мужем, с ее изумительной маленькой дочкой – в те предвоенные годы. Марина была счастлива».
Имя Сергея Эфрона впервые прозвучало в легальной советской печати, когда были опубликованы мемуары Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» – эта книга вызвала в годы хрущевской оттепели огромный интерес. Эренбург сказал о муже Марины Цветаевой всего несколько слов: тихий, скромный, приветливый юноша с огромными добрыми глазами… Такой отзыв о человеке, с которым Марина Цветаева прожила всю отпущенную им судьбой жизнь – с венчания в январе 1912 года до ареста Сергея Эфрона в 1939 году (двадцать семь лет) – очень поразил меня тогда явным несовпадением с образами адресатов многих ее лирических стихов:
Было дружбой, стало службой.
Бог с тобою, брат мой волк!
Или
…Тяжело