черный лик, нутро бело.
Это ты, мое Рабочее село.
Под прилавком деревянный скат в стене.
Там картошка в сумку сыплется ко мне.
Это я картошкой сыплюсь в тот проем
В невозможном белом небе голубом.
Столько брали, сколько можно унести,
Надрывая всё «хозяйство» к десяти.
Мать – с работы. Наклонялась, как к врагу:
– Ну, чего ты притащила мелюзгу!
«Я выспалась – хватило часа –…»
Я выспалась – хватило часа –
И вновь проснулась в темноте.
Мне снились ты и сын. Терраса,
Парад, котлеты на плите,
По улице плывет рекою
Толпа. И глажу я рукою
Живот округлый…
но пуста
На ощупь ночью темнота.
… Нет, снилось мне, что на коленях
Я вновь стою перед тобой.
Веранда в подмосковных тенях,
Латунный самовар с трубой,
Чужая дочь тебе ребенок,
Искусственная родня
Пьёт чай полуденный. Спросонок
Всё помню – ты убил меня.
Я выглянула. Ночь бела.
Утихло месиво метели.
И разметались два крыла
Подушек по моей постели.
Не стало шествия внизу,
Умолкли лозунги парада.
Сгорели дачники в грозу.
Все было так, как мне и надо.
Так мне и надо, поделом:
Вот этой странною виною
Сны истязать и бить челом,
Чтоб оставался ты со мною.
У всякого свои блесны
Вытягивать из недр озимый
Свой ад. Мой ад упрятан в сны,
Особенно, где ты, любимый.
«Допустим, что любовь была…»
Допустим, что любовь была. Допустим, бегала на встречу. Допустим, зная, что лгала, супруг кидался: «Изувечу!» Допустим, бил. Допустим, вслед рыдал в оборки кружевные и распалялся, мочи нет, и покрывал, как все земные мужья, но думала и там, под ним, почти что утопая в подушках: вот где чистый срам, а я святая, я святая. Допустим, думала: он бес, в шерсти, и любит, словно режет.… А тот сложен, как Ахиллес, как Дионисий пьян и нежен! Допустим, дочь своей maman, к французским ласкам больше веры примеривала. А роман вот с этим дикарем – химеры! Расправился через детей с осиной талией, расставил грудную клетку… Бог, ей-ей, все только на места расставил.
Допустим, думала она: Бог любит грешников, и двор же не заподозрит, ведь жена уже сговорена у Жоржа. Ах, мало нравиться двору, хотя и в этом пульс азарта. А вдруг сегодня я умру, что мне останется на завтра?
Так могут только в двадцать пять любить по-африкански пылко…
Допустим, нечего терять, когда по Питеру рассылка…
Допустим, что дуэль и… пам! – муж мертв и жив любимец света, когда б оплакивать не нам, допустим, лучшего поэта.
«принцесса династии Ли грозится убить…»
принцесса династии Ли грозится убить