хочется смеяться и при этом очень жалко мальчишку. Кажется, что, будь я сейчас на спектакле, где играет Иннокентий Смоктуновский, я услышала бы такие же горестные вопли и увидела те же трагические жесты, как и у нашего «страдальца».
«…И нет спасения?.. О, у судьбы я в горьких дурачках…»
Вымоленная лягушка
Наш участок окружен небольшой канавой – чтобы вода не скапливалась на грядках. Канава вносит много разнообразия в детскую жизнь. Там плавают длинные червяки, иногда барахтается жук-пожарник, а порой – что особенно ценится! – может прятаться лягушка.
Уже второй час почти неподвижно, на корточках Катя с Тёмой сидят у канавы и смотрят в мутную воду (ночью шел сильный дождь).
– Нина! Помолись, чтобы мы лягушку поймали!
Я молчу, потому что ужасно сердита: вместо того чтобы помогать полоть сорняки, они занимаются ерундой!
– Нина! Ты плохо молишься!
– Знаете что?! Вам нужна лягушка, вы и молитесь!
Проходит некоторое время. Вдруг лягушка (она, видно, давно сидела на дне канавы) обнаруживает себя. Тёма вытаскивает ее сачком и торжественно несет к старой бочке у забора. Бросив лягушку в воду, ребята наблюдают за ней.
Я тоже отрываюсь от грядки и иду смотреть на пленницу. Очень крупная, она сидит не шелохнувшись. Мне становится жалко беднягу. Переключив ребят на другое занятие, я вытаскиваю лягушку и смотрю, как она скрывается в траве.
Усвоил
У нас на даче нет громоотвода. И если гремит гром, гроза и идет дождь, мы должны выключать свет, телевизор и радио.
Сидим в темноте: попробуйте в эти минуты удержать ребят в спокойном состоянии, вы сразу поймете, как это нелегко.
– Нин, расскажи что-нибудь. Только не про Бога!..
Что рассказать, если с утра ты был в парнике, затем готовил обед, мыл посуду на улице (у нас нет горячей воды), затем опять парник…
Но все равно нужно рассказать что-нибудь. Начинаю почему-то говорить о Петре I, о его сестре Софье, о бунте стрельцов. Я так увлекаюсь, что даже не слежу за ребятами. В тот момент, когда я красочно описываю сцену стрелецкой казни, Катино ровное дыхание дает мне понять, что она давно спит. Тёма, дождавшись наконец паузы, сонным голосом говорит:
– Нин, давай спать, уже поздно!
Разочарованная, ложусь в постель и долго ворочаюсь, не сплю.
Утром требовательно звонит будильник. По утрам на даче мы делаем летнее школьное задание и стараемся, чтобы ребята не залеживались в постели.
Тёма с трудом отрывает голову от подушки:
– Это не будильник! Это утро стрелецкой казни!
И закрывается одеялом.
Дар слова
Мы с Катей бредем по Измайловскому парку. Собираем листья и желуди для поделок. Разговор заходит о храме. Катя уже год отказывается ходить на исповедь и причастие.
И вдруг в этом парке у меня открывается дар слова. Я вспоминаю случаи из своей церковной жизни, вспоминаю прочитанное… Легко нахожу слова, понятные девятилетней девочке.