разоряют Трою и Илион242, которые, едва успев лишь немного восстановиться после Агамемноновой войны243, снова оказались разрушенными вражеским мечом. После такого разорения Азии испытала их зверство Фракия. Там они приблизились и подступили к городу Анхиалу244, у подножия горы Эма245, близ моря. Этот город некогда поставил между морским побережьем и подножием Эма Сарданафал, царь парфянский246. Рассказывают, что [готы] оставались там много дней, восхищенные банями на горячих водах, расположенными на двенадцатой миле247 от города Анхиала, где из глубины пробиваются огненные источники; среди всех остальных неисчислимых в мире мест с [горячими] термами это, несомненно, главные и наиболее действенные для здоровья страждущих. Оттуда вернулись они в свои места (т. е. в свой благодатный “ауйом” меж Борисфеном и Тавридой. – В.А.)» («Гетика»).
Итак, взяв Трою-Илион, причем, в отличие от греков Агамемнона не хитростью, а приступом, или, как говорили наши предки, «на копье», без помощи Троянского коня248, готы позволили себе краткую передышку, чтобы смыть с себя кровь и пот сражений, а заодно, конечно же, грехи, в горячих источниках крошечного, но хорошо укрепленного городка, обретшего бессмертие благодаря Публию Овидию Назону, упомянувшему его в одной-единственной строчке своих «Тристий» – «Скорбных элегий», сочиненных угасавшим от тоски по изгнавшему его навечно «Граду»249 поэтом-плейбоем, сосланным за «аморальный образ жизни» принцепсом Августом в «суровую» Тавриду:
«Вскоре возвышенных стен Анхиалийских достичь» (I, 10. 35).
Судя по всему, этот поход готов «за зипунами» представлял собой морскую экспедицию с высадкой десанта, вскоре возвратившегося с добычей на корабли. Так что от готского набега пострадали лишь прибрежные римские области и города. В описываемое время Эфес располагался еще у самого моря, от которого его сегодня отделяют семь километров суши, ибо море с тех пор отступило. Невольно напрашиваются параллели между морскими набегами готов и начавшимися восемью столетиями позже морскими рейдами других скандинавских грабителей – викингов. Правда, морские экспедиции этих отдаленных потомков готских «северных людей» приобрели гораздо больший, почти что всемирный, размах, далеко превзойдя в этом отношении морские рейды их отдаленных готских предков, как известно, так и не доплывших до Исландии, Гренландии, Америки.
Историки до сих пор задаются вопросом: кем следует прежде всего считать норманнских викингов – чрезвычайно подвижным разбойничьим племенем или народом величайших основателей средневековых государств, пусть и пользовавшихся весьма нетрадиционными методами? У нас же возникает вопрос к Иордану: как понимать его фразу о том, что готы вернулись «в свои места»? Означает ли упомянутое им возвращение готских «викингов» в «свои места», что готы вернулись к себе на родину?
Действительно