аналог подобного органа возможным не представляется даже в проклятой революционерами бюрократии Российской империи. В «Наказе» было проведено достаточно четкое разграничение полномочий между пленумом Совета труда и обороны (в 1918–1920 гг. слово «пленум» в отношении Совета рабочей и крестьянской обороны не употреблялось вовсе) и Распорядительным совещанием СТО РСФСР. Следует особо подчеркнуть, что в основу функционирования Совета труда и обороны314 была положена советская традиция: все вопросы по требованию любого из наркомов могли быть перенесены из Распорядительного заседания СТО на пленарное. Равно как и традиция партийная: еще в 1918 г. в высшем руководстве РКП(б) было установлено, «все вопросы, затронутые в Бюро [ЦК]», по требованию любого цекиста могли быть перенесены «на пленум ЦК»315. Полномочия Распорядительного заседания Совета труда и обороны расписаны в «Наказе» более детально, нежели Малого СНК316. Несомненно, это было связано с тем, что место последнего органа в системе государственных учреждений Советской России уже было определено не только декретами, но и достаточно длительной практической деятельностью, работа же Распорядительного совещания СТО РСФСР как оперативного органа, созданного совсем недавно, подлежала более серьезной регламентации. Важно подчеркнуть, что смету СТО РСФСР утверждал Большой Совнарком317.
Передача наркомами постановлений Совета труда и обороны на перерешение в СНК РСФСР имела место, хотя и крайне редко. Как это часто бывало в рутинной деятельности советских партийных и государственных органов, в роли бузотера выступал главный большевистский эксперт в области внешней торговли Л. Б. Красин318, однако, как мы увидим в дальнейшем, во времена т. н. коллективного руководства желание отстаивать постановления Совета труда и обороны в СНК у этого ленинского наркома пропало.
Даже временное отсутствие В. И. Ленина позволяло его наркомам и их заместителям вести себя, мягко говоря, некрасиво по отношению к председательствующим на заседаниях Совнаркома. Я. М. Свердлов, по воспоминаниям В. Д. Бонч-Бруевича, «всегда допускал четверть часа возможного опоздания»319. Очевидно, именно такое опоздание и стало для руководства партии и государства академическим, хотя В. И. Ленин опоздания не терпел в принципе. А. Д. Цюрупа 24 января 1922 г. прибег к старому, проверенному способу призвания наркомов к порядку, первым же пунктом повестки рассмотрев вопрос «Об опоздании членов СНК на заседания СНК» и навязав решение «Сообщить в През[идиум] ВЦИК, что на заседание […] из числа голосующих членов СНК вовремя явились только тт. Цюрупа, Яковенко, Фрумкин, Емшанов и Леплевский, остальные же, а именно: Довгалевский, Курский, Богданов, Склянский, Семашко, Литкенс, Покровский, Лежава – запоздали не менее чем на 20 мин., а представитель НКФина не явился вовсе, чем задержали открытие СНК»320. Э. М. Склянский учился у подлинного мэтра – Л. Д. Троцкого (недаром оба из Наркомата по военным делам),