озере сам Бог купався
С дитками – судитками.
– …Вот те и дитки-судитки. Так-то, деда, спи с миром. А за сказки твои да песни – поклон вечный…
Молодой человек побежал, на ходу сбрасывая рубаху, ломанулся в октябрьский Днепр. Поплыл, вспенивая мощными гребками ледяную воду. И уже летело по-над утром осенним, по-над лесом, по-над полем, по-над водою:
Как в тую пору, в то время
Ветра нет – тучу наднесло,
Тучи нет – а только дождь дождит.
Дождя нет – искры сыплются:
Летит змеище-Горынчище,
О двенадцати змея хоботах.
Ты бей копьем о сыру землю,
Сам к копью приговаривай:
Расступись-ко, матушка сыра земля!
На четыре расступись на четверти,
Пожри-ко всю кровь змеиную…
Из рота яво огонь-полымя,
Из ушей яво столбом дым идет…
И неслось к краснокаменным стенам Смоленска, закручивалась в башнях, отражалась от сводчатых потолков:
Как пришла пора полуночная,
Собиралися к нему все гады змеиные,
А потом пришел большой змей —
Он жжет и палит пламенем огненным;
А Поток – Михайло Иванович
На то-то не робок был,
Вынимал саблю острую,
Убивает змея лютого,
Иссекает ему голову,
И тою головою змеиною
Учал тело Авдотьино мазати;
В те поры она, еретица,
Из мертвых пробуждалася.
Ай же ты, змея подземельная!
Принеси мне живой воды —
Оживить мне молода жена.
Вышибало слезу. Пробивало до мурашек. Трогало – до напряжения в желваках. Звучало на устах. И каменело комом в каждом горле.
Энтот зверь у нас всем зверям отец.
Куда хочет – ходит по подземелью,
Аки солнце по поднебесью,
Он происходит все горы белокаменные,
Прочищает ручьи и проточины,
Пропущает реки, кладязи студеные:
Куда зверь пройдет – тута ключ кипит.
Когда этот зверь возыграется,
Словно облацы по поднебесью,
Вся тут мать-земля под ним всколыбается.
Коли энтот зверь рогом поворотится,
Воскипят ручьи все подземные.
Глава 6
Жолкевский быстро шел по лагерю, огибая встречающиеся на пути палатки, телеги, сталкиваясь нос к носу с другими воинами. Его раздраженно отпихивали, если не узнавали. Он сам то и дело кого-нибудь отпихивал, спотыкался о спящих, выслушивал брань, сам отвечая при этом не менее резко и смачно. «Кто он, этот Мцена?» – спрашивал себя командующий, пытаясь разгадать тайну нового палача. Палачей без мрачных тайн не бывает. Но все же. Мцене было приблизительно столько же лет, сколько и Сосновскому. Но Жолкевскому казалось, что палач старше разведчика на целую бездну, на целый ад, на целую смерть.
Под утро опять раздавался этот омерзительный вой. Вой не то волка, не то чудовища. Только от одного воспоминания об этом вое командующего всего передергивало. И снова убитые лошади. У всех, как и у убитых до этого, перерублено горло, а точнее –