взять больше неоткуда. Они и так распродали все, что могли. Но клянутся и божатся, что все вернут. В общем, судом определен срок погашения по искам, и если он не будет соблюден, то фирма – банкрот.
– Там есть еще четырехкомнатная квартира их матери, – заметила я.
– Была! – выразительно произнесла Марина. – Мать они осенью спровадили в дом престарелых, а где они сами?.. – Она пожала плечами.
– Может, на отца надеются? Насколько мне известно, он достаточно состоятельный человек, – предположила я.
– Банкиры тоже думали, что он поможет своим детям, и обратились к нему, когда эти умники в первый раз вляпались. А он сказал: «Они люди взрослые, пусть отвечают за свои поступки сами». Все поняли, что он вмешиваться не будет, так что с тех пор никакого снисхождения им не было.
«Все ясно! Они надеются на дивиденды, которые получат после собрания акционеров. Именно этими деньгами они собираются рассчитаться с долгами», – подумала я.
Поблагодарив Марину за сведения и намекнув ей, что с памятью у меня все хорошо, так что духи – за мной, я вышла из налоговой и посмотрела на часы. Что ж, Венчик уже должен был немного отоспаться, а значит, созрел для общения – мне очень не хотелось вставать завтра ни свет ни заря, чтобы по морозу добираться до него и озадачивать поисками нужной информации. Подъехав на очередном такси к дому бабушки, я посмотрела наверх, увидела свет в окнах ее квартиры и обрадовалась – значит, будить Венчика не придется.
Войдя в знакомую до мельчайших трещинок на потолке квартиру, я в первый момент растерялась – это была явно не она, потому что такой чистоты там и при жизни бабушки не было. Идти в сапогах по чистейшему полу было бы настоящим кощунством, поэтому я не только скинула пуховик, но и разулась, мельком отметив, что возле двери стояли не только раздолбанные башмаки, но и дедушкины валенки с галошами – разобрал, значит, Венчик антресоли. Заглянув в ванную, дверь в которую вела из коридора, я не поверила своим глазами – старый кафель сиял как новый, раковина и зеркало над ней были отмыты до блеска, из унитаза можно было смело пить воду, а если очень постараться, то и Волгу увидеть. Немного оправившись от первого шока, я пошла в комнату и увидела сидевшего в кресле рядом с телевизором Венчика, он слушал, именно слушал канал «Культура», а сам тем временем вдохновенно штопал носки, потому меня и не услышал. Пользуясь этим, я осмотрелась и шок накрыл меня по второму разу: люстра, стеклянные дверцы серванта «Хельга», некогда являвшегося предметом гордости советских людей, а также стоявшая в нем на полках посуда сияли так, что глаза слепило, нигде ни пылинки, в том числе и на лежавшем на полу старом паласе. На диване, в креслах и на столе были разложены дедушкины вещи, которые, судя по ножницам и коробке с нитками и иголками, Венчик подгонял под себя. В общем, шик, блеск, красота! Единственное, что портило впечатление, был застарелый запах махорки – иного средства «консервации» теплых вещей моя бабушка не признавала. Опасаясь