в полдень почти всегда безлюдном в глубинах его, созданном словно бы вперемешку по рецептам сторонников Родченко и Ленотра.
На северо-восточной окраине города скучковались жить, в основном, те парижане, чьи предки были родом из бывших франко-африканских колоний, поэтому Лук почти не удивился, зайдя на станции Ла Вилле в вагон метро: сплошь чернота, не считая какой-то белой старухи и его самого! А вагон полнехонек, хотя и без давки! Африка, да и только! Смирная такая, без поджогов и растаманства, но – Африка, и он здесь чужая белая ворона. Тем не менее, после каждого короткого перегона, на каждой следующей станции, по мере приближения к центру, происходил постепенный этнический «размыв»: черноликие пассажиры выходили, уступая место вновь вошедшим, как правило, с более привычным Европе светлым цветом кожи, и уже на станции Кадет человеческое содержимое электрички превратилось в обычное среднепарижское. Народу в вагоне продолжало оставаться довольно много, и Лук стоял. Случилось так, что чуть сзади-слева от Лука, почти вплотную к нему, от самого Ла Вилле ехала парочка: он и она, оба – «черные», но не очень – «кофе с молоком», обоим лет по восемнадцать-двадцать. По – французски Лук ни бельмеса, поэтому он благодушно внимал трескотне и хихиканью молодых людей, а сам привычно полугрезил о чем-то своем. Но как раз на станции Кадет в вагон вошла белая девушка, девчонка, лет шестнадцати: хорошо одетая, почти без косметики, русые волосы – от природы. Зашла в наполненный вагон и встала где пришлось, то есть, возле Лука и этих двоих молодых людей. О, на питерскую, на землячку похожа, как это мило! Лук даже развернулся, чтобы очистить ей кусочек пространства поближе к себе… И вдруг молодой мулат стал откровенно пялиться на девчушку, улыбаться ей, покрывая с ног до головы обжигающими взорами, в то время как его подружка нисколько не возражала, ничуть не сердилась на изменщика, но даже поощрительно хохотала, глядя на него и на внезапный предмет его обожания. Луку ее смех показался немножко грубым. Вновь вошедшая девчонка стояла, потупив глаза, порозовевшая, видно, что вся в робкой досаде, но – молча, видимо, не имея смелости осадить шутника. Остальные пассажиры тоже молчали, совершенно равнодушные к веселящейся молодежи… Лук присмотрелся для верности – девчонка явно стесняется, ей абсолютно точно неприятны сии «бесконтактные» приставания и наглости… А этим двоим – наоборот, приятны. Ладно. Лук подразвернулся еще на четверть корпуса, чтобы удобнее было, осклабился одной стороной рта и в упор воззрился на хохочущую красотку-мулатку. Она была симпатична, юна: длинные ноги в тесных джинсах, аккуратная круглая попа, относительно большая для ее возраста грудь (где-то первый размер, но зато высокая и без лифчика) под однотонной бежевой блузкой, глаза ясные, ротик припухлый – впрочем, большие чувственные губы положены негритяночкам… Вот только смеется противненько. Смех оборвался быстро: девица метнула один единственный ответный взор на ухмыляющегося мужика в панковской