аппаратуру утопил в луже. Достал, конечно, но не работает.
– Заходи, инспектор, согрейся, – позвал его Иван.
– Да какой я сейчас инспектор – без аппаратуры, – проговорил Петька-длинный. – Мне бы переодеться во что-нибудь сухое. Льет там! Похоже, надолго зарядило. Как бы не до утра.
– Василиса, дай гостю переодеться, – подтолкнул Батя дочку.
– С выздоровлением вас, Трофим Трофимыч!
Василиса встала, пошла в кладовую.
– Вы, доктор, тоже оставайтесь. На аэродроме в такую погоду скучно.
– Не то слово, – согласился доктор.
– Хорошо, – сказал Батя, оглядывая стол.
Молча пересчитал рюмки на столе, оглядел подъеденную уже и без того скромную закуску. Нахмурился.
– Плохо.
– Сейчас поправим, – сказала Марья Моревна и зычным голосом позвала: – девоньки, на кухню!
Где-то затопали подавальщицы, и Марья Моревна плавно выплыла из горницы, пообещав:
– Котлеты сегодня удались!
– Хорошо, – сказал Батя.
Пока ужинали, пока ели котлеты с гречневой кашей, потом пироги, пока спорили, можно ли приготовить белый творог из голубого молока, дождь прекратился.
По обыкновению, перед сном пошли в сад. Сидели на мокрой скамейке, считали спутники.
Молчали, только Василиса, прижавшись к Ивану, шепотом все допытывалась:
– Щука мальчика предсказала. А доктор про девочку говорил. Кому верить, не знаю. Какого цвета распашонки готовить, – ума не приложу. У доктора – диплом, а щука еще ни разу не ошибалась. Как думаешь, Вань?
Иван подумал и вздохнул:
– Давай на спутники загадаем – на чет-нечет.
– Давай, Вань. Вон и первый полетел.
ГАЛКИ
Старичок Прохор сидел на своей любимой лавке под окном и суетливо вертел в руках пульт от телевизора. Хотелось включить звук, но то ли было еще слишком рано, и все спали, то ли на всех напала сонница, и теперь до обеда все будут вялые и хмурые.
Сонница приходила в конце лета. Считалось, что приходила с вересковых пустошей, но были и сумлевающиеся, в том числе сам Прохор, который полагал, что она приходит с низовых болот, куда он по молодости хаживал охотиться на уток, и откуда всегда возвращался вроде бодрым, но сразу же валился с ног и засыпал там, куда падал. Иногда даже на половичке.
Старуха его, как всегда, качала головой, звала домовых, и они перетаскивали Прохора на кровать. Пустая бутылка при этом обязательно выкатывалась из снятого сапога, и старуха снова ворчала и шла перепрятывать ключ от дальнего амбара.
Это были сладкие воспоминания молодых лет, а теперь Прохор сидит на лавке и смотрит на противоположную стену. Как только на ней появится полоска света от заглянувшего в окно солнца, которое должно было бы уже и подняться, дверь бесшумно распахнется и в горницу вступит Марья Моревна с подносом с чашками. А следом за ней пара полных и мягких – чтоб не били посуду – подавальщиц с пирожками, ватрушками и кофейником.