на политику. Ведь как никак старушка оторвана от мирской жизни, не видит и не слышит. О той же Гренаде, о Никарагуа не знает ни хрена. А в ЮАР что творится… Об Америке. Вот демократы что наделали, всю Африку на уши поставили. Да и у себя, в Латинской Америке. Уж до Европы добираются, Балканы бомбят, и всё им с рук сходит…
– Это вот, представь, тёща, если бы ты была жива, а я пришёл к тебе на рогах? Вот так и там. Американец там, как слон в посудной лавке.
– Сочувствую угнетённым и обиженным, – тёща отвечает, – сама была одна из них. Но ты же говоришь, что не пьёшь?
– Не пью. Изредка, когда по праздникам. Да вот на твоих поминках.
– Ну, это не грех, – говорит. – Меня помнить надо. Ну и я о тебе вспоминаю. Блинчики вот, самогоночку для такого гостенька приготовила. Глянется тебе моё угощение, зятёк?
– Очень, тёща.
– Ещё придёшь?
– Ка-анешно!
– Приходи. Я уж тебя, голубчика, привечу. В другу рядь, – говорит, – ещё больше понравится. И уходить не схочешь. Тут, со мной рядом и поселишься. Я тут перед нашим домуправом о тебе похлопочу. Он не откажет. Сатана хороший.
Гена разнеженный, минутой позже готовый уже было к тёще на квартиру перейти, тут, как только услышал про Сатану, встрепенулся. Вскинулся и во что-то твёрдое башкой трахнулся. Как о гробовую крышку. В глазах звёздочки, искорки, понять ничего не может, где и находится. Кое-как успокоился от страха, огляделся.
Лежит на полу, на коврике у своей двери, об неё и угодил головой. Замёрз до последней моченьки, от кафельного пола подбрасывает. А может, это так могильный холод пронял? Стал подниматься, ни ноги, ни руки не слушаются. Как протезные. Ладно, его стук в дверь Валентина услышала.
Подошла и из-за двери спрашивает:
– Кто там?
– Я, – говорит Гена, и голоса своего не узнает. Начал откашливаться, не может, хрип сухой и сиплый.
– Здесь такие не проживают.
Но на свой страх и риск Валя приоткрыла дверь и на мужа смотрит, но не с радостью.
– Ты, – спрашивает, – откуда?
– От тёщи…
– Как?!.
– Н-не знаю…
И даже утром, немного проспавшись, шёл на работу, едва не оглядываясь. Словно ожидая чего-то сверху, окрика тёщиного что ли…
– Ну и что? – сказал Саша Угаров. – Что тут такого? Я тоже не раз перед дверью ночевал. И с кем только не общался. Так и что?
– А то, – ответил Клочеков, – ты с кем попало, а я с тёщей. А с ней, парень, такие шутки даром не проходят. Если она взялась за меня, то своего добьётся. И начинает с малого, вначале с табачка, теперь вот, с блинчиков. А там ещё что-нибудь придумает. Добьётся своего, затянет к себе на постоянное место жительство…
– В рай, – поддакнул Казак и подхохотнул.
– Нет, такая в рай не пойдёт хлопотать, из принципа. Характер не тот.
– Ладно, – сказал Угаров, подводя черту, – пусть приходит в себя. Так и быть даём тебе недельный