ниже подбородка болтается маска. Пародия на противогаз, но и он бы не спасал от того, что рассеяно в воздухе.
– Не знаю, командир. Хреново мне…
– Вижу.
– Отдохнуть надо, а то дышать не могу.
– Я понял.
Мы молчим. Говорить на самом деле давно не о чем. С остальными шестью бойцами было не о чем, и с этим парнем – тоже. Мы же не люди. Мы поломанные механизмы, направленные в разведку. Нас не жалко, но и нам – не жалко. Никого. В первую очередь друг друга.
По грязному лицу Данилы стекают струйки пота. Ему очень жарко и явно плохо. Когда температура под тридцать девять – всегда жарко. Или очень холодно. Я отвлекаюсь на тревожно мигающий диодом планшет, требующий зарядки, и пропускаю момент, когда боец начинает оседать на пол.
Встаю, помогаю ему подняться, и он падает уже на кровать. От Данилы пахнет чем-то горячим и кислым, как от набегавшейся по лесу собаки.
– Командир, надо идти! – он шепчет спекшимися губами, не открывая глаз, и я понимаю, что Данила уже бредит. – Разведгруппа номер семь, ефрейтор Даниил Кольцов. Приказ ясен. Служу…
Вытаскиваю из-под него планшет и пепельницу, иду к столу. Туда, всё туда. А планшет всё-таки зарядить, пока есть где.
– …За Яровым засада, два танка, бэтээр, до полусотни «зелёных». Так точно. Марина, нам придётся расстаться. Ты знаешь, почему. И я знаю. Марина… Отставить разговоры в строю!
Я не обращаю внимания на горячечный шепот. Закуриваю ещё одну и не чувствую вкуса сигареты. Просто сероватый дым, обдирающий горло – в себя, потом обратно. Насос в разведке. Без прошлого, о котором уже не стоит вспоминать, и без будущего. Которого не будет, потому что ни у кого из нас его нет.
Гораздо приятнее было бы умирать в лучах солнца, где-нибудь на взморье. Я так и представлял себе это в юности: мне лет восемьдесят, я полулежу в шезлонге на террасе. Рядом стеклянный столик, пузатая бутылка коньяка, бокал, фрукты, золотой телефон. Ярко светит солнце, и всего в паре-тройке метров передо мной шумят волны. Они накатываются на песок молча, а отступают, недовольно ворча. Их шипение чем-то похоже на ровное стрекотание секундной стрелки, круг за кругом ведущей нас к смерти. Я понимаю, что достиг всего, что хотел, прожил то, что отведено, и теперь точно – пора. Время сменить уставшую плоть на что-то иное. Наверное, меня там, за краем, ждет Париж, в котором я никогда не был наяву.
Но солнца теперь тоже нет – густые ватные облака, закрывшие небо. Асфальтовые на цвет и горькие на вкус. Иногда светящиеся ломаными зеленоватыми прожилками. То ли молнии, то ли радиация.
Я негромко кашляю, поперхнувшись дымом, и видение исчезает. Данила начинает хрипеть, и я понимаю, что сейчас милосерднее застрелить его. Конечно, я этого не делаю. Просто поворачиваюсь к кровати и наблюдаю его агонию. Кровь струйкой стекает из уголка рта, пачкает куртку, одеяло, каплями летит во все стороны. Он дрожит, дергает руками и, наконец, замирает. На перепачканном черным и красным лице застывает удивленная гримаса.
Nous aurons le sublime orgueil
De les venger ou de les suivre…
Теперь