ей до сих пор было стыдно, но гордость не позволяла показать это.
Она посмотрела на часы:
– У меня пациенты. Мне действительно больше нечего добавить.
– Позвольте мне уточнить кое-какие факты. – Риццоли открыла маленький блокнот. – Чуть более двух лет назад, ночью пятнадцатого июня, в вашей квартире на вас было совершено нападение доктором Эндрю Капрой. Этот человек был вам знаком. Он работал врачом-стажером в вашей больнице. – Риццоли взглянула на Кэтрин.
– Вы все знаете не хуже меня.
– Он одурманил вас каким-то лекарством, раздел. Привязал к кровати. Издевался над вами.
– Я не понимаю, зачем вы…
– Он изнасиловал вас.
Слова, хотя и произнесенные тихо, хлестнули, словно пощечина.
Кэтрин молчала.
– И это еще не все из того, что он намеревался сделать, – продолжала Риццоли.
«Господи, сделай так, чтобы она замолчала!»
– Он собирался изуродовать вас самым жестоким способом. Так же, как он изуродовал четырех других женщин в Джорджии. Он вспорол им животы. Уничтожил тот орган, который делает женщину женщиной.
– Достаточно, – произнес Мур.
Но Риццоли не унималась:
– Это могло произойти и с вами, доктор Корделл.
Кэтрин покачала головой:
– Зачем вы мне это говорите?
– Доктор Корделл, мое самое большое желание – поймать убийцу, и я думала, что вы захотите помочь нам. Вам же не хочется, чтобы это повторилось с другими женщинами?
– Но я здесь совершенно ни при чем! Эндрю Капра мертв! Вот уже два года как мертв.
– Да, я читала протокол вскрытия.
– Я могу гарантировать, что он мертв, – выпалила Кэтрин. – Потому что я убила этого сукина сына своими собственными руками.
4
Мур и Риццоли изнывали в машине под струей теплого воздуха, вырывавшейся из кондиционера. Вот уже десять минут они томились в пробке, но в автомобиле пока не становилось прохладнее.
– Налогоплательщики получают то, за что платят, – заметила Риццоли. – Эта машина – сущий хлам.
Мур выключил кондиционер и открыл окно. В салон ворвались запахи раскаленного асфальта и выхлопных газов. Мур и без того задыхался. Ему было странно, как это Риццоли выдерживает в пиджаке. Мур снял свой сразу же, как только они вышли из дверей медицинского центра «Пилгрим». Он знал, что ей наверняка жарко, поскольку видел капельки пота, поблескивавшие над ее верхней губой – губой, которой, похоже, никогда не касалась губная помада. Риццоли не была дурнушкой, но, в отличие от других женщин, неравнодушных к макияжу и побрякушкам, казалось, старательно маскировала собственную привлекательность. Она носила мрачные костюмы, которые совершенно не подходили к ее хрупкой фигурке, а вместо прически на голове была бесформенная копна черных кудряшек. Риццоли была такой, какая есть, и окружающим предлагалось либо принимать ее в этом виде, либо убираться ко всем чертям. Мур понимал, в чем причина такой строгости к себе, – возможно, это помогало ей выжить как женщине-полицейскому. Риццоли по мере сил боролась